"...Родившись на свет, всякий человек вступает в игру и ставит на листе своей жизни крестики и нолики, каждый раз делая свой выбор. Ему порой кажется, что игра идет по мелочи: захотелось иметь побольше денег - пошел на гонки ..., сделал ставку. Неважно, проиграл он или выиграл на гонках - он выбрал нолик. И нолик этот записан в книге его жизни. Но если возвращаясь с гонок с выигрышем, он бросил нищему банку энергена, в этой же книге появился такой мааленький, едва заметный крестик.

- Давно собираюсь очистить Иерусалим от нищих.

- Ну что ты, Мессия! Нищие придают особый колорит Вечному городу, что за Иерусалим без нищих! Оставь их... Твой ход.

- Я подумаю. Ну так что там дальше с нулями?

- Мой Мессия, ты хочешь, чтобы я увлекся и не следил за доской? Итак, как я уже говорил, человек выбирает либо крест -либо нуль, третьего не дано. - Так ты меня нулем почитаешь?

- О нет, мой Мессия! Я говорю о самой большой игре, в которой даже ты, Мессия, -всего лишь фигура. Безусловно одна из наи важнейших, но - фигура. Двигают нами другие.

- Согласен. Рассказывай дальше: о кресте я все знаю, теперь поведай мне о нуле.

- Охотно. Нуль - это отсутствие Бога. Не борьба с Ним, не отрицание Его, ибо то и другое уже есть признание Бога и связь с Ним. Нуль - это вселенная без начала и конца, никем не сотворенная и не имеющая цели в своем развитии. Нуль - это человек, который пришел ниоткуда и уйдет никуда, рожденный из нуля и в нуль уходящий. Разум, размышляющий без Бога, - это размышляющий нуль. Из ничего и выйдет ничего, как говаривал буйный король Лир. Если человечек избрал нуль, он живет в постоянном ожидании смерти без надежды на воскресение. Нуль отравляет своей иссушающей пустотой его душу и разум, делает его послушным бурлящим внутри желаниям и страстям, а также силе и власти, действующим снаружи. А мы с тобой этим успешно пользуемся, мой Мессия. Слава нулю!.." (Юлия Вознесенская ,книга паломничество Ланселота)

поторопись ,чтобы не было ...поздно.!

Атеист и чёрт из к/ф "Братья Карамазовы"

Со смертью тела человек не распадается на элементы мира, на стихии. Атеисты извели тонны бумаги, чтобы донести до людей свое убийственное мировоззрение. Это мировоззрение сводится к тому, что человек произошел от животных и, окончив жизнь, продолжит свое присутствие в мире лишь в виде лопуха, выросшего на могиле. Это жуткое мировоззрение, и нужно не слишком вдумываться в него даже тем, кто в это верит, чтобы не вскрыть себе вены. Шутка ли? – сын обезьяны и будущий лопух. То, что не все атеисты – сплошь самоубийцы, говорит лишь о том, что люди способны верить в одно, а делать другое.

После грехопадения падшие духи стали близки к человеку. И об аде мы знаем больше, чем о рае, поскольку по состоянию сердца ближе находимся к местам страданий, нежели к местам покоя. Тоска и печаль, уныние и отчаяние, зависть и вспыльчивость, похоть и злопамятство вкупе с сотней иных греховных состояний знакомы всем. Или почти всем. Одновременно с тем незлобие, кротость, долготерпение, сострадание, целомудрие известны большинству лишь по имени. За этими именами для многих людей ничего не стоит, никакого внутреннего опыта. А, учитывая стремительные языковые перемены, скоро и по имени эти добродетели будут неизвестны очень и очень многим. Вот и получается, что у человека, даже без особых усилий с его стороны, есть опыт бесовской жизни. (Повторю, что уныние, злоба, нераскаянность есть именно бесовские состояния.) Но у него может вовсе не быть опыта ангельской жизни. Вот почему нельзя мечтать о рае. Начни мечтать, и тут же придумаешь нечто греховное, то, что тебе ближе, но вовсе не то, с чем связано истинное блаженство. Вот почему и в слове Божием рай не описан в деталях. Рай небесный, тот, о котором Господь на Кресте сказал разбойнику: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23: 43), неизобразим и непредставим для нашего падшего воображения.
ПРОТОИЕРЕЙ АНДРЕЙ ТКАЧЕВ
http://www.andreytkachev.com/vsego-odna-pritcha/

Без Бога нация – толпа

Без Бога нация – толпа,
Объединенная пороком,
Или слепа, или глупа,
Иль, что еще страшней, – жестока.

И пусть на трон взойдет любой,
Глаголющий высоким слогом,
Толпа останется толпой,
Пока не обратится к Богу!

Иеромонах Роман (Матюшин)
8 августа 1990 г.
п.Кярово

Человек, отвергнутый и покинутый Богом, утрачивает свою творческую силу: он становится бессердечною, бездуховною, жестокою тварью, бессильною в созерцании и созидании новых, совершенных форм, но тем более способною ко взаимному мучительству и всеобщему разрушению; и жизнь его заполняется страхом, каторжным трудом и взаимным предательством. История дала тому достаточно свидетельств; неужели же нужны новые подтверждения и дальнейшие страдания?.. \И.А. Ильин "Поющее сердце\

Кто мы — дети унитазной цивилизации или вечные люди с небесной пропиской? Решать нам.

Протоиерей Андрей Ткачёв

"Однажды атеист спросил верующего:

— А что, если после смерти вы обнаружите, что рая, о котором вы проповедуете, нет?

На вопрос атеиста верующий ответил:

— А что, если в конце земного пути, за гробом вы обнаружите, что вечный ад, который вы, атеисты, отрицаете, существует?

— Я надеюсь, что этого никогда не случится, - сказал атеист.

— Вы надеетесь? - переспросил верующий. - Вот в этом-то и вся разница между вашими убеждениями и моими. Вы живете шаткими надеждами, а я живу верой в то, что если есть создание, значит, есть и Создатель."

"Но Бога, благ Подателя, и в благодеяниях не чувствует, и Благодетеля не благодарит, ибо не любит Его, ибо без любви не может быть благодарности. Вся тварь, небо, солнце, луна, звезды, земля и исполнение ее, как устами, «проповедуют славу Божию» (Пс.18:2); но грешник ослепленный величества славы Его не чувствует и не трепещет. "
Святитель Тихон Задонский

«Надо думать о спасении врагов, а не о победе над ними» – Слова эти принадлежат человеку, много видевшему и много пережившему на своем веку… В годы революции он потерял все, что заключается в одном слове – «родина», и долгие годы был вынужден скитаться по миру для того, чтобы однажды вернуться в Россию не с обличением и гневом, а с кротким напоминанием о Христе.

В вагоне

Дорога в международном вагоне от Москвы до Красноярска занимала больше четырех суток. Времени было предостаточно, и в одном из купе завязалась необычная беседа. Пассажиров привлекла фигура священника, уже немолодого, и настолько благодушного, что невольно хотелось побыть возле него, расспросить, попытаться понять, что составляет основу его взглядов, что заставляет его упорно держаться того, что, «как известно», давно получило «научную» и политическую оценку и отнесено к «анахронизмам прошлого»? Манеры, и сама речь собеседника свидетельствовали о хорошем воспитании. Он не отказывал в общении, напротив, был расположен к разговору, и вскоре возле него собрались добровольные слушатели, около десяти человек. Правда, большая часть из них минут через 20 разошлась по своими делам, но трое предпочли беседу чтению и игре в карты.

Вопросы, предложенные ему, были таковы: «Какая может быть польза Советскому Союзу от религии вообще и от Православной Церкви в частности?» и «Как вы, интеллигентный человек, можете веровать?»

Мерно раскачивался вагон, и тот, не смущаясь, ни на минуту не теряя мирного расположения духа, как мог, старался удовлетворить пытливость вопрошавших. И чем больше он говорил, тем осторожнее становились его «оппоненты». Дело было не только в обширных сведениях, которыми он располагал и к которым апеллировал, но и в том, насколько свободно он владел научной и философской терминологией, как стройно и внутренне непротиворечиво излагал основания своей веры. Два дня они имели возможность слушать и задавать вопросы, ни один из которых не остался неразрешенным [ii]. Будто через «прорехи» им открылся иной мир, неведомый, и куда более сложный, чем изображали его атеистические брошюры.

Что было новым и неожиданным для них? – Прежде всего, это «непрагматичное» разрешение вопроса о том, стоит ли верить? Просто и откровенно он говорил том, что ни соображения «общественной пользы», ни аргумент о необходимости «творении добра ближнему» не могут служить источником веры и выразить ее существо. Иначе не было бы и предмета спора между верующими и атеистами: вопрос касался бы только этики, а отнюдь не религии. Главной причиной веры в Бога является решение вопроса об Истине.

Но и это еще не все. К познанию Истины человек приходит не рационально: ни логика, ни научные авторитеты не могут сами по себе сообщить веру. В основе богопознания лежит откровение – познание того, что не дано непосредственно, через более глубокий разум, истинный разум души — интуицию, внутреннее восприятие истины. Именно этот внутренний разум, а не внешний формальный рассудок позволяет и обрести, и сохранить веру [iii]. Этот путь открыт и для человека, не унаследовавшего христианство в качестве традиции семьи: одно внимательное чтение Евангелия может привести к вере, благодаря открытию его внутренней достоверности [iv].

Что же касается мотива «пользы для государства», таковая может быть лишь одним из следствий веры, но отнюдь не ее «оправданием» и целью. Вера сообщает прочные основания совести: нет веры, нет и основы для нравственности [v]. С этой точки зрения избавление от пороков, действия страстей, «возвращение потерянного мира, нормальное умственное состояние, благо для общества»[vi], но, все же, причина и цель веры – иного порядка. Детская, непосредственная вера «по доверию», которая предваряет веру сознательную, более глубокую и прочную, не нуждается в дополнительных – социальных и моральных – основаниях. И высшая цель, которую она постепенно открывает, касается не явлений этого мира, а человеческой души – ее благодатного изменения в таинствах, общении с Богом и спасения.

Таким же неожиданным оказался и ответ на вопрос о том, как можно сочетать веру и интеллигентность? – Священник говорил о том, что представление о противоречии веры и знания, веры и культуры относится к разряду заблуждений и поддерживается сознательно противниками веры. Если из двух ученых один является верующим, а другой нет, значит ли это, что основанием для неверия является просвещение, а для веры – отсутствие знаний?

Между тем, среди ученых мирового уровня немало людей не только верующих, но и открыто исповедующих веру: Кант, Лейбниц, Ньютон, Линней, никак не могут быть отнесены к числу людей «темных». Подобным образом, и в России, вера ученых: Пирогова, Менделеева, академика Павлова, вера великих полководцев: Кутузова, Суворова и Ушакова, – художников, писателей и музыкантов:  Васнецовых, Нестерова, Серова, Гоголя, Аксакова, Достоевского, Рахманинова, Римского-Корсакова и Шаляпина, вера философов, мыслителей и государственных деятелей: Трубецких, Лосского, Новгородцева, Леонтьева, Булгакова, Сперанского и Столыпина, – только при условии крайней пристрастности и добровольной ограниченности может быть истолкована как следствие «пассивной приверженности традиции». – Начиная с середины XIX в. нигилизм проник и в среду русской интеллигенции, и, таким образом, можно было выбирать, чего придерживаться и чем руководствоваться в жизни.

Стало быть, основания для веры и для неверия лежат не в сфере человеческих знаний. Вопрос в том, что выбирает рассудок: становится ли он «другом» или «врагом» веры. В первом случае, детская, непосредственная вера, «по доверию», находит нем инструмент для подкрепления того, что известно человеку еще до рационального постижения. Во втором – он работает на предубеждение, отсекая все, что может поколебать позицию недоверия или сомнения. Таким образом, основанием для неверия может служить не знание и не ум, а его недостаточная искушенность для веры.

Простой разговор в поезде…Пожалуй, самое удивительное в нем то, что, как бы неловко не был сформулирован вопрос, какой бы явной не была провокация, отвечавший не допускал и оттенка раздражения или неудовольствия, а вопрошавшие оказались добросовестными настолько, что смогли признать недостаточность собственных аргументов. В собеседнике был тот самый «дух мирен», к стяжанию которого призывал преп. Серафим Саровский, – даже по отношению к противникам. Он не осуждал, поминая то время, когда и сам был еще «младенцем» и не умел веровать, как заповедано и как должно…

Перерастая «школярство»

Оглядываясь на много лет назад, владыка Вениамин мог с сожалением признать, что, когда он оказался в стенах Тамбовской семинарии и позднее, – в годы обучения в Санкт-Петербургской Духовной Академии, – система духовного образования была далека от совершенства:

«В сущности, мы были больше католическими семинаристами, фомистами (Фома Аквинский), чем православными, духовно-мистически воспитанными в живом опыте школярами…Это была великая ошибка всего духа нашей школы: рационализм не в смысле философском, а практически учебном. Нас воспитывали в идолопоклонстве уму, чем страдало и все наше интеллигентное общество XIX века, особенно же с 60-х годов. И этот яд разлагал веру, как якобы темную область чувства, а не разума. И постепенно рационализм переходил у иных в прямое неверие, безбожие. <…> Не было интереса. Нельзя было назвать религию «жизнью». Это было больше «знание», то есть запас памяти, бесплодных доводов; склад «холодных замет ума», – как говорил Пушкин. И вообще, все уже падало в России, все ценности. Не устояла и Церковь со своими школярами. Духовного опыта было мало…» [vii].

О том, насколько мало студенты интересовались подлинно-духовной жизнью, как вспоминал владыка, свидетельствовало уже то, что, обходив за три месяца столичные библиотеки, музеи, театры, наслушавшись профессоров, никто не подумал посетить великого, известного на всю страну подвижника – о. Иоанна Кронштадтского. И ни преподаватели, ни профессора ни разу даже не обмолвились о нем. И лишь несколько месяцев спустя небольшая группа – несколько человек, куда входил и владыка Вениамин – посетили его, видели его, молились с ним вместе. Церковь, высшие интеллигентные слои ее, в то время «не жили жизнью духа, а умствовали» [viii].

К счастью, для него, в ту пору еще неискушенного и неискусного, ему было на что опереться: когда сомнение, порожденное спецификой учебных методик, коснулось и его души, живое чувство сохранилось, благодаря первому, непосредственному опыту веры, вынесенному из детства. Охлажденный ум подбрасывал смятение, а душа отталкивала его инстинктивно и свидетельствовала: «все равно, верую!»

Преодолеть эту мысленную брань помог… Иоанн Кронштадтский. Когда ему был задан вопрос, что является источником его веры, о. Иоанн, помолчав с минуту, ответил просто: «Жил в церкви». Ответ, поразивший Ивана Федченкова – будущего владыку Вениамина, – вспоминался ему всю жизнь. Да, только Церковь, духовно-благодатное воспитание через таинства, опыт могут позволить преодолеть «теплохладность» – равнодушие формально- усвоенного знания. С этой поры для него начался период «сознательный», когда вера прошла через горнило рассудка, и освободилась, наконец: «Поставленный в законные рамки, ум уже сделался добросовестным и скромным помощником веры, как низший орган для высшего (духа)»[ix]. С этого момента не было уже ни боязни ума, ни боязни чуда – разумная вера примирила и то, и другое. Пришло понимание того, что и рассудок имеет границы: не все, что относится к сфере непостигаемого – «не научно и не достоверно», и в душе водворился мир.

Как посох в пути

С момента, когда вопрос о том, как соблюсти веру получил для него разрешение, он стремился к живому непосредственному общению с теми, кто жили жизнью духа. Большое впечатление оказали на него встречи со старцами – носителями божественной благодати. На Валааме ему посчастливилось застать старца Иоанно-Предтечевского скита, отца Никиту. Подвижник принял его, и в беседе назвал юного гостя «владыкой». Второй раз услышал он указание на монашеский путь, когда обратился к старцу Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры, о. Исидору.

В простоте сердца принял он это благословение, и жизнь пошла по означенному для нее руслу: в 1910-м г. он принял монашеский постриг. Образование и желание служить Церкви выделяли его из числа однокурсников. Шесть лет, с 1911 по 1917 гг. он служит ректором Таврической и Тверской семинарий. – Так, что опыт собеседования и ведения дискуссии был приобретен им еще в те годы.

В 1917 и 18-й годы оказались важными для определения его позиции в отношении его взглядов на церковное единство и церковное управление. Ему довелось быть участником Поместного собора в Москве, где он выступил сторонником восстановления Патриаршества, а затем – участвовать в работе Всеукраинского церковного собора в Киеве. Собор утвердил каноническое единство с Патриархом Московским и Всея Руси, и, благодаря твердой позиции, которую заняло большинство священников и мирян, – к этой части относился и о. Вениамин, – отверг идею автокефалии Православной Церкви на Украине.

…Если бы не последующие события в Крыму, вероятно, он оказался бы среди единомышленников и ближайших помощников митрополита Сергия (Страгородского), с которым познакомился в годы учебы в Санкт-Петербургской Духовной Академии, где владыка Сергий был ректором. Одно время иеромонах Вениамин был его секретарем. Но начавшаяся гражданская война поставила его в ряды эмигрантов.

События развивались стремительно: в феврале 1919-го он был возведен в сан епископа Севастопольского, викария Таврической епархии, а в июне едва избежал расстрела как «агент контрреволюции». Поводом для ареста послужила найденная у него фотография умершего от тифа офицера – сына его личного друга. Так владыка оказался узником одного из страшных подвалов Севастопольской ЧК, описанных в «Солнце мертвых» Шмелева. И менее значительные поводы могли послужить в то время основанием для вынесения приговора, но ему посчастливилось остаться в живых. Не ожесточился, не занял позицию справедливого «карателя»: когда после смены власти Крым перешел на время в руки Белой армии, двое сотрудников, допрашивавших его были арестованы, и никто иной, как епископ Вениамин, добился у коменданта Севастополя генерала Владимира Субботина отмены вынесенного им смертного приговора. В тот период он нередко обращался и к генералу Врангелю с просьбами о помиловании…

Пастырская позиция осталась неизменной: миловать, если возможно помилование, но соприкосновение с практикой большевизма заставило его присоединиться к белому движению, приняв на себя духовное окормление Русской Армии, и в 1920-м он вынужденно покинул Россию. Тогда была еще надежда, что ненадолго, но возвращение оказалось возможным лишь через 47 лет.

Внутренняя цельность позволила ему в условиях эмиграции не подпасть унынию, не сложить рук. Отныне для тысяч русских, разбросанных по миру революционной волной, родина остается там, где живет вера. До середины 20-х в Константинополе и Сербии владыка Вениамин возглавляет работу временных органов управления заграничными приходами Русской Православной Церкви. С 1925-го года – преподает и инспектирует Православный Богословский институт в Париже.

Политические события разделили народ, но церковное единство не определяется политическими мотивами. Нет надежды на возвращение, но есть надежда сохранить каноническое общение с братьями, оставшимися в России и ставшими заложниками системы политического бесправия. Среди них есть и те, кого он знал лично, и это позволило ему воздерживаться от поспешного суда над людьми, которые, как он понимал, сделают все возможное для сохранения Православной Церкви. Не без колебаний дался ему следующий шаг, трудно было перешагнуть и через то, что видел он собственными глазами в Крыму – память о жертвах большевистского террора, но в 1927-м году он, все же, поставил и свою подпись под Декларацией митрополита Сергия (Страгородского).

Заявление о верности митрополиту Сергию стало причиной разделения владыки Вениамина с епархиальным съездом митрополита Евлогия (Георгиевского), принявшим решение о переходе под юрисдикцию Вселенского Патриарха. Пришлось оставить и преподавание в Богословском институте. А местом служения с этого времени стал храм, устроенный в подвальном помещении на улице Петэль – первый в Париже приход Московской Патриархии.

В 30-е и 40-е годы, по благословению митрополита Сергия, он был назначен временным американским экзархом, архиепископом Алеутским и Северо-Американским. За десять лет им было создано в Америке около пятидесяти приходов, поставлено три викарных епископа.

Его миссия приобрела особенное значение в годы войны. Знаменитая речь в поддержку России, произнесенная 2 июля 1941 г., в Мэдисон-Сквер-Гарден в Нью-Йорке, заполнила развороты газет и способствовала патриотическому подъему в среде русских эмигрантов. Тогда же митрополит Вениамин был избран Почетным председателем русско-американского Комитета помощи России, возглавлял работу Медицинского комитета помощи, собиравшего средства и медикаменты для пересылки в СССР, участвовал в работе Международного Комитета.

Вера, преумноженная жизнью в Церкви, непреложной, неизменной в любых обстоятельствах, возросла до любви к тем, кто не знал ни ее вкуса, ни ее благодатных плодов.

На родину – в Печоры

В момент, когда произошла описанная выше беседа с пассажирами международного вагона, владыка Вениамин переживал события радостные и обнадеживающие: он возвращался в Америку после участия в выборах Патриарха, где от имени клира и паствы Русской Православной Церкви в Америке, находящейся в юрисдикции Московской Патриархии, назвал имя кандидата на место Патриарха – митрополита Алексия (Симанского).

Это был первый шаг на пути к возвращению. Спустя два года эмиграция закончилась назначением на Рижскую и Латвийскую кафедру. И еще несколько лет, не считаясь с почтенным возрастом, он помогал Патриарху Алексию I восстанавливать разрушенный каркас церковного здания: Ростовская, а затем – Саратовская епархия были поручены его управлению.

С наступлением хрущевской «оттепели» он отошел от дел. Возможности для приложения организационных усилий были слишком ограничены. Но Церковь – это не стены и потолок, оставалось еще то, что неподвластно действию новых «циркуляров» –молитва. Владыка поселился в одной из древнейших русских обителей – Псково-Печерском монастыре, где еще два года по-монашески служил, предстательствуя за свою паству и за соотечественников, которые, как пассажиры в вагоне, между картами и книгами, еще могут отозваться на то, что познается не рассудком, а только разумом души, внутренним чувством Истины…

источник

Но почему ты убежден в том, что Бога нет? Ведь эта мысль совершенно глупа. Если нет Творца, то как мог появиться случайно столь сложный мир? Если тебе скажут, что тот компьютер, на котором я набираю этот текст, возник в результате московского урагана, когда молния попала в склад запчастей, то конечно ты скажешь, что это маразм. А если тебя будут уверять в этом со всей серьезностью, то вероятно ты решишь, что или над тобой издеваются, или перед тобой пациент психбольницы. Но тогда как можно искренне думать, будто Солнечная Система, а тем более человеческое тело возникло случайно, и это при том, что даже для простой расшифровки генетического кода человека потребовались несколько десятилетий работы сотен крупнейших ученых? А какая мудрость требуется для того, чтобы этот код записать, а ты говоришь, что это сделал случай! Как могли появиться законы природы без Законодателя? Ведь если бы верен был атеизм, тогда вообще не возможна была бы никакая наука. Ведь, если человек - есть продукт бессмысленной материи, подчиненной слепому случаю, тогда каждая его мысль (в том числе и сама теория эволюции, да и все виды атеизма) - только порождение случайного соединения элементарных частиц, имеющая нулевую ценность. Для нас тогда должно быть все равно что утверждать, ибо все слова и мысли одинаково ложны. Можно также спокойно говорить (с той же степенью доказательности), что мы порождение глубоких мыслей холодильника.

Атеизм не дает объяснения наблюдаемому факту единства законов мира, и даже не поясняет, почему он вообще познаваем. Эволюционизм, необходимый для атеиста, прямо противоречит второму началу термодинамики. (Айзек Азимов так определяет его без помощи математических формул: "По-другому второй закон можно сформулировать так: "Вселенная постоянно становится все более беспорядочной!" Рассматривая второй закон с такой точки зрения, мы видим, что это сказано о нас. Нам приходится усердно трудится, чтобы навести в комнате порядок, но в беспорядок она приходит сама, и куда быстрее и проще. Даже если мы не будем заходить туда, она станет грязной и пыльной. Как трудно содержать в порядке дом, даже наши собственные тела; как быстро все приходит в упадок. Даже если вообще ничего не делать, все будет приходить в упадок, ломаться, изнашиваться само собой - вот что означает второй закон"). Если же теория эволюции верна, тогда не верны и наши повседневные наблюдения, и расчеты инженеров. Более того, эволюционистам надо обратиться в суд на РАН, за то, что она не рассматривает проекты вечных двигателей со 100% КПД.

Атеизм совершенно невероятен с математической точки зрения. Так случайное появление нашего набора мировых постоянных равно 1 из 10/3000; случайное появление простейшей бактерии - 1 шанс из 10/40 000; случайное изменение в нужном направлении 5 белков - 1 шанс из 10\275 и т.д.

Атеизм не имеет предсказательной способности, не дает возможности себя опровергнуть экспериментальным методом и поэтому даже с натяжкой не может быть отнесен к сфере науки.

Атеизм не может объяснить ряд фактов, (жук - бомбардир, эхолокация у летучих мышей, рождение китенка под водой, росянка), и поэтому не может быть научным. Так что твои слова, что "наука доказала, что Бога нет" глупы.

С другой стороны ты утверждаешь, что есть некий смысл жизни, есть разница между добром и злом. Но если ты прав, то все это совершено не так. У смертного куска бессмысленной материи нет никого ни смыла жизни, ни морали, ничего кроме одной могучей Смерти, твой единственной богини.

Если ты согласен служить ей, то это твое право. Ты сам выбрал вечную гибель. Но я должен предупредить тебя. Чтобы ты не считал, на самом деле есть и неуничтожимость души, и Бог, и воскресение плоти, и Суд, на котором каждый, в том числе и ты, даст ответ за дела свои. И тебе не помогут разглагольствования: "мол, я не верил, и потому Ты, Боже судить меня не можешь". Бог скажет тебе: "если бы ты не заткнул сам своих ушей и не замазал грязью своих глаз, то знал бы Меня. А так ты сам добровольно отверг Меня. И произошло это потому, что дела твои были злы, и свет Откровения стал для твоих больных глаз невыносим. Ты хотел жить так, как будто Меня нет, так живи и дальше. Иди от Меня прочь! Только помни, что Я Свет, а вне Меня тьма кромешная, Я Жизнь, а вне Меня вечная смерть, Я Любовь, а вне меня ненависть, Я Радость, а вне меня плачь и скрежет зубов. Ты сам выбрал это, так получи, что захотел".

Но если ты все же желаешь получить Жизнь вечную, то живи по Божьи."
иерей Даниил Сысоев