Расцерковление как слепое пятно
В последнее время началось серьезное обсуждение проблемы, о которой еще пару лет назад совсем не принято было говорить – это проблема расцерковления. В православных СМИ всегда много и подробно говорится о том, как приходят люди в храм, как начинают свою церковную жизнь. Но люди ведь иногда еще и уходят или, по крайней мере, существенно снижают интенсивность этой самой церковной жизни. Но прежде, чем разбирать, почему так получается, я бы предложил поговорить о другом: как это нам удавалось так долго не замечать этого явления, а многим удается и сегодня? Ход дискуссии о расцерковлении заставляет задуматься прежде всего как раз об этом.
У каждого из нас есть слепое пятно – небольшую часть окружающего мира мы просто не воспринимаем зрением, так уж устроен наш глаз. Но мы научились жить с этим, так что даже обнаружить существование этого пятна нам довольно трудно. Есть нечто подобное и в психологии человека: он может не замечать очевидного. Например, алкоголик не признает, что уже не может ни дня прожить без водки, или раковый больной читает выписку из собственной истории болезни и не замечает страшного диагноза (я такое видел). Причина проста: узнать правду жутко, а главное, тогда придется принимать какие-то решения, что-то срочно делать. Проще оставаться в блаженном неведении.
"Слепое пятно"
Тревожные симптомы есть и у нас. Милицейская статистика посещения храмов на Пасху и Рождество показывает в последние годы скорее медленное снижение, чем рост (точных данных не привожу, т.к. их нередко оспаривают). К сожалению, нам совершенно недоступна статистика по причастникам, хотя подсчет ведется в каждом храме. Проще бывает сказать, что это на Западе посещение богослужений падает, и начать размышлять, почему – а что, у нас действительно растет? Но даже не это главное; нетрудно заметить, как изменились общественные настроения: если двадцать лет назад о батюшках и храмах было принято говорить с умилением, трепетом и придыханием, то сегодня в светской прессе расхожими стали штампы про «ЗАО РПЦ» и «толстых попов на мерседесах». И повтором умильных слов в церковных СМИ их не заглушить.
Эти штампы обидны и несправедливы, согласен. Вообще, нам очень не повезло с оппонентами: воинствующие атеисты в России не отличаются ни корректностью, ни глубиной аргументации, они, в основном, убеждают самих себя. И нам – пишущим и публично говорящим христианам – конечно, бывает приятно уличать их в передергиваниях и нападках не по делу. Но гораздо было бы лучше, если бы задавали они действительно трудные вопросы, нам тогда бы пришлось искать на них серьезные ответы. Особенно характерен пример тех, кто сам недавно расцерковился или, скажем, перешел в другую конфессию (я не буду в этой статье называть имен). Человек побывал в Церкви, даже успел что-то в ней сделать, а потом разочаровался, и… вместо того, чтобы назвать конкретные проблемы, с которыми он столкнулся, он начинает огульно охаивать всю Церковь. А на самом деле – свое собственное прошлое.
Но это далеко не самый печальный случай. Гораздо хуже, когда такой разочаровавшийся и разуверившийся человек остается в церковных стенах только потому, что не хочет терять свое положение, уважение и просто даже работу… Тут все свои, всё привычно. И тогда начинается настоящее ЗАО со своими расчетами и интригами, но, в отличие от коммерческой организации, всё это лакируется красивыми словами о церковности. Собственно, от такого цинизма люди и бегут. Может быть, расцерковление попадает в наше «слепое пятно» отчасти потому, что иначе придется признать: это не только проблема ушедших, но в первую очередь проблема людей расхристианившихся, но оставшихся в Церкви?
Да и вообще, какая это проблема – личная или системная? Конечно, каждый человек принимает решение сам за себя. Более христианской общины, чем Сам Христос с апостолами, нет и не может быть на земле, ..
Андрей Десницкий
*********************************************************************************************************************
Если вера охладела…
Протоиерей Георгий Бреев, духовник г. Москвы
...Давайте вспомним слова Писания: «И бесы веруют и трепещут». Но не престают делать злые дела. Для нас вера – это прозрение в духовный мир. Он есть, он реален. Бог создал, чтобы мы его наследовали. Если в моем сознании, в моем сердце это есть – то есть живое чувство союза – тогда я могу преодолеть множество препятствий.
А если «я верю», но настоящего глубокого чувства нет – тогда, действительно, страсти могут меня обуревать, а я могу оторваться от Церкви и от семьи. Хотя спроси меня – да, я верю, в душе верю, даже хожу в церковь и могу приехать в монастырь и сказать, какой я окаянный. А вот изменить себя уже не могу. Можно ли такого человека к воцерковленным отнести?..
- Отец Георгий, расскажите, как учиться вере? Может, кому-то это просто не дано?
- Если я принял истины веры в сердце, если я понял, какая это великая сила, если я пережил это – как благ Господь, как Он всемогущ, как действует сила Его благодати, как она меня ведет – одним словом, если человек действительно обращается к Богу, то и Господь ведет его за руку. У святых отцов это освещено: есть период детоводительства, когда душа видит себя, обращенной к Богу. Таких людей легко узнать, они прямо изнутри светятся – настолько их вера является внутренне преобразующей силой.
Сначала Господь ведет человека, как мать ведет ребенка, а потом отпускает: «Сам иди, ножками». И вот здесь-то у многих людей не хватает мужества, постоянства – самому, без руки Божьей идти страшно, и вот тут человек может себя потерять.
Возьмем евангельский пример. Апостол Петр сидит в лодке с апостолами, море бушует. Они видят Христа, и все приходят в ужас. А Петр говорит: «Господи, если это Ты, дай мне придти к Тебе по водам». И Господь отвечает: «Иди». А волна между Петром и Христом встала – и Петр испугался и стал утопать. Так же и в мире.
Если человек получил от Бога большой дар веры, то он должен понимать, что сила этой веры со временем может быть не так очевидна. Но человек, знающий духовную жизнь, знает и то, что теперь должен идти сам. Да, Бог мне много дал, а теперь я должен сам потрудиться, потерпеть. Это будет правильное отношение к вере. Если же человек никогда такого опыта не переживал, то и вера у него «как все верят».
Помните, в Евангелии: «Вышел сеятель сеять»? Упало зерно на каменистую почву, и птицы поклевали его. Вера дана, человек принимает ее, но мир таков – а человек живет в мире. Но и Церковь в мире существует, и Господь основал Ее в мире, а не где-то далеко. Напротив, Он сказал, что пшеница и плевел будут расти вместе до скончания века.
В сердце должна быть решимость. Раз ты понял, раз тебе дана эта сила, эта благость Божья, ты испытал ее на себе – как же ты можешь отступить, если тебе трудно? Нет, трудность должна укреплять и закалять. И даже наоборот, Сам Бог покажет, что делать, и поможет.
А если нет такого понимания – то, конечно, любая волна подхватила нас и понесла. И мы будем вопить: «Господи, спаси – я погибаю».
Вера, конечно, дана. Но человек должен, оценив ее, взвесив, поняв, что ничего равного в мире быть не может, сам избрать ее как основной принцип жизни. Тогда он может устоять и пройти все испытания. О том, что в жизни бывает не так, говорит само Евангелие. Смотрите, как много перечисляется в притче о сеятеле: упало на камень, на дорогу, в терние… и только в конце – на добрую землю и принесло плоды.
Мы видим, что отпадений таких много. Поэтому одна из заповедей Христовых и звучит как: «Трезвитесь и молитесь». Пришло испытание или искушение, а ты соберись умом. Значит, оно должно было придти. В испытании ничего страшного нет. В самой вере есть зерно, но человек должен принять его. А это возможно лишь пройдя испытания.
Люди часто задают вопрос: «А я вот расту духовно или не расту?» А Святые Отцы дают критерий роста: если человек переносит правильно все искушения, значит, он растет. Казалось бы, искушение – это разлом, это трагедия. А ведь тут-то и проявляется и сила воли, и сила веры, и мужество разума. И смотришь – благодать Божья человека выводит, и человек, оказывается, растет духовно. Он этого даже сам не знает, ему казалось, что на него навалились страшные горести и несчастья. А они, оказывается, способствовали его духовному развитию.
Так ведь и в жизни бывает, не замечали? Заболеет ребенок, мать переживает, а потом смотрит – а он вон как вытянулся. Я сам по внукам своим замечал. Болел-болел – и вдруг как стебелечек вырос.
У святого Иоанна Кронштадтского недавно прочитал: он замечает, что если цветок посадили в небольшой горшок, то он начнет расти кверху, а если посадить росточек в горшок, где много земли – то он пойдет в корень.
- Вот Вы говорите, что когда встала волна между Петром и Христом, он воззвал к Нему. И так же волна встает между нами и Христом – и очень важно воззвать к Нему. Что делать, чтобы всегда была память о Христе?
- Она естественным образом должна быть у человека в душе. Тут не должно быть напряжения. У человека с возрастом ослабевает механизм памяти – я сам такое часто испытываю, могу вечером забыть, что было днем. Это связано с сосудами, с нервной системой. А есть память сердца. Это когда ты берешь образ человека внутрь себя, он с тобой останется и когда он уйдет из жизни.
Вот пример. Приходят дети хоронить отца или мать. Слезы, горе: «Как же мы могли, как мы мать не ценили!» Почему так происходит? Очень просто: была память о матери в сердце, но жизненная суета этот образ затмевала. И вот теперь наступает такое горе, что некоторые даже заболевают или приходят в отчаяние: «Я не хочу больше жить». У вдовы или вдовца, похоронивших свою половинку такое тоже бывает. Память о человеке была внутри и стала явью. Все вспоминается, все напоминает о близком. И приходится утешать: ну дорогие мои, вы разве мать не любили? Разве вы ее забыли?
Вот так же и с Богом. Апостол Павел говорит: верую, что со словом Божьим в наши сердца Господь вселился. Приходит момент, когда у нас начинается забвение, теряется ощущение реальности присутствия Божьего. И мы начинаем каяться в нечувствии. Но Бог есть, и Он тебя знает. Приходит время, когда Его присутствие становится явным. А приходит время нечувствия. Надо его потерпеть. Не надо в это время себя ломать. Надо просто искренне сказать: «Господи, Ты видишь, в каком состоянии я нахожусь. Кажется, будто Тебя и нет. Но я же знаю, Ты мне много раз раскрывался». Пророк Давид тоже об этом в псалмах писал: «Помянух дни древния, поучихся во всих делех Твоих, в творених руку Твоею поучахся». То есть пришло время, когда сила Твоя от меня отступила, но я же понимаю! Я же не могу забыть того, что Ты мне дал, что воочию было моим достоянием. Я начинаю вспоминать все действия благодати Божией, которые были во мне и со мной. Я начинаю восстанавливать эту картину – и вот тогда чувствую, что ничего не изменилось. Бог во мне. Память знания Бога во мне, она никуда от меня не ушла.
Это свойство души человеческой: текучесть. Она меняется. Но то, что в ней заложено, всегда есть и будет.
http://www.pravmir.ru/esli-vera-oxladel … i-molites/
А было ли воцерковление?
Тема расцерковления обсуждается в православной блогосфере довольно часто. И вроде бы уже всё сказано, добавить нечего. Но мне кажется, критический объём высказываний (критический — это после которого что-то начинает меняться в жизни) ещё не достигнут — а потому рискну внести в тему свои «пять копеек».
Начну с того, что под словом «расцерковление» обычно понимают три разных явления — но мешают всё в одну кучу.
Во-первых, расцерковление — это когда человек уходит из Православной Церкви, достаточно громко хлопая дверью. Причём уходит вовсе не обязательно в атеизм или в иную религию. Он может по-прежнему называть себя православным, но Церковь ему более не нужна. «Храм не в брёвнах, а в рёбрах» — вернее, здесь доведение этого принципа до абсурда. Понятно, что ничем хорошим такое хлопанье дверьми не кончается — утратив связь с Церковью, человек некоторое время тешится иллюзией «Бога в душе», (по этой теме тут : Зачем ходить в церковь, если Бог у меня в душе? ) но потом возникают иные интересы, и вера если и не исчезает полностью, то впадает в некий анабиоз. Это я о разрыве именно с Церковью, а не с Православием — переход в иные религии и культы тема отдельная.
Во-вторых, расцерковление — это когда никакого демонстративного разрыва с Церковью не происходит и человек по-прежнему позиционирует себя как православного, как чадо Православной Церкви. Но вот в церковь при том заглядывает изредка, из его жизни почти полностью уходят молитва, богослужение, участие в церковных таинствах. Иными словами, «…забота века сего и обольщение богатства заглушает слово, и оно бывает бесплодно» (Мф. 13:22). Такой человек обычно не встаёт в позу, не обличает церковные язвы — просто отходит в сторону. Он может даже сознавать, что такой уход — это слабость, но при том находит миллион извинений своей слабости. Не всем дано быть святыми… мы люди маленькие… ну не хватило мне сил, не хватило… зато куличи святим… и так далее.
И, наконец, третий случай — это то, что подразумевал игумен Петр (Мещеринов) в своей знаменитой фразе о том, что иногда лучше расцерковиться. То есть когда человек думающий, всерьёз взыскующий Истины, в какой-то момент начинает ощущать, что обычная церковная жизнь, с ее субботними всенощными и воскресными литургиями, с утренними и вечерними правилами, с постами и праздниками никак не приближает его ко Христу, ничего не меняет в душе.
Сейчас не о том речь, верно ли его ощущение — главное, что оно есть, что человеку в Церкви становится душно и тесно. При этом человек честен перед собой, он уже не может, как раньше, успокаивать себя словами, что, мол, все эти сомнения от лукавого, что церковный образ жизни освящен опытом двух тысячелетий, что нужно безропотно «тянуть лямку», которая пусть и невкусна, но полезна. До поры до времени человек может такие аргументы принимать умом, но в какой-то момент ум — как и сердце! — начинает их отвергать. Человек вдруг понимает, что никакой встречи со Христом у него ещё не было, что пришёл он, по сути, не в Церковь с большой буквы, а в приходскую субкультуру, с которой он психологически несовместим.
Хочется реального духовного роста, хочется чего-то настоящего, а все эти типиконы-октоихи-минеи кажутся кандалами, не пускающими в Небо. Если такой человек достаточно образован, то какое-то время его удержат знание аскетики — он вспомнит о прелести, вспомнит, что жаждать духовных радостей, непрестанного катарсиса (желательно, сопряжённого с чудесами) — опасно, что для души чёрствый хлеб полезнее пирожных. Но вскоре на все эти соображения он найдёт убедительные — во всяком случае, с его точки зрения! — контраргументы.
Фото orthphoto.net
Кончиться это может по-разному, но с довольно большой вероятностью — тем же «Богом в душе», постепенно отсыхающим, или, как вариант, уходом в какую-нибудь раскольничью общину, где, как сперва покажется, духовности моря безбрежные, и лишь потом, и то если человек сохранит критичность мышления, поймёт, что у раскольников — ровно те же помидоры.
Тут возникает резонный вопрос: а во всех трёх перечисленных случаях было ли реальное воцерковление? Что человек успел найти в Церкви, прежде чем «расцерковиться»? Ощутил ли он реальность Божьего присутствия? Получил ли какие-то духовные утешения, испытал ли духовную радость, научился ли хотя бы в какой-то мере видеть свои грехи, преодолевать свой эгоизм не ради упражнений, а ради любви? Или всё воцерковление заключалось в усвоении «православного режима дня» и прочих платочках-просфорках-свечках? Воцерковление было или восубкультуривание?
В одной давней статье на схожую тему я, говоря о том, что всякое содержание нуждается в своей форме, использовал такой образ: подлинная христианская духовность — это как вино, а внешние церковные формы, все эти наши богослужения, молитвословия, обряды — это как бутылка, в которую вино налито. И многие люди всю жизнь лижут бутылку, думая, что познали вкус вина.
Так вот, некоторым людям лизать бутылку рано или поздно надоедает, и они догадываются, что вино — это всё-таки нечто иное. Но если расцерковление — это просто реакция на неправильное воцерковление, то, может, что-то в «консерватории» поменять? Может, как-то иначе нужно с новоначальными работать? Может, на приходском и на епархиальном уровне пора осознать, что не всё ладно в нашем «датском королевстве», что проблемы нужно не только обсуждать в блогах и форумах, но и решать? Как, например, в Абаканской и Кызылской епархии, где отныне запрещено крещение без оглашения.
Но что делать на епархиальном и общецерковном уровне — это всё-таки дело священноначалия. А вот мы, обычные миряне — нас-то каким образом касается вопрос о расцерковлении?
Касается. Потому что, когда из Церкви кто-то уходит — это больно, и если мы действительно члены Церкви, то это наша боль. Даже когда уходят вроде бы посторонние люди. А если наши друзья, наши родные, наши знакомые? Можем ли мы быть равнодушны? Не возникает ли у нас естественный вопрос: что делать? Что мы-то конкретно можем?
А можем. Прежде всего — создавать у себя на приходах атмосферу, в которой расцерковлений (любого типа) становится меньше. Когда форма не подавляет содержание, когда уровень фарисейства приходских активистов хотя бы не зашкаливает, когда в приходе есть не только общая литургическая жизнь, но и внебогослужебная — то есть социальное служение, педагогические инициативы, культурные, творческие. А главное, когда человек в приходе не оказывается одинок.
Знаю случай, когда вполне вроде бы воцерковлённый прихожанин ушёл из Церкви после того, как на улице, по пути на всенощную, его избили хулиганы, и когда он в таком виде вошёл в храм, никто даже не поинтересовался, что с ним случилось, нужна ли помощь. Да, можно сколько угодно ругать этого человека за то, что он не Бога в храме искал, а человеческого отношения, но, думаю, вина его знакомых по приходу ничуть не меньшая. Трудно ведь найти божественное там, где не наблюдается даже человеческого…
Далее, нужно правильно относиться к уходящим из Церкви людям. То есть не шипеть им вслед, не считать предателями, не гвоздить цитатой «Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши» (1 Ин. 2:19). В послании Иоанна ведь про другое… Напротив, нужно быть максимально дружелюбными к таким «расцерковлённым», чтобы те понимали: здесь, в храме, на них не обижены, здесь их всегда ждут и всегда им будут рады. Нельзя вести себя подобно старшему брату из евангельской притчи.
Но не стоит и впадать в противоположную крайность: то есть всячески надоедать этим людям, без спросу лезть в душу, назойливо требовать вернуться. Знаю, к примеру, одну девушку, которая не то чтобы даже расцерковилась — просто, утратив контакт с духовником, стала ходить в другой храм. Но люди из прежнего храма поставили себе целью вернуть заблудшую овцу — и бомбардируют её телефонными звонками, анонимными смс-ками, стыдят, настойчиво напоминают. Психологическая реакция на такую заботу наверняка понятна…
А кроме того, не стоит думать, будто мы умнее Бога. Не надо воспринимать любое расцерковление как катастрофу — может, именно таков Божий Промысл относительно этого человека. Ведь, уйдя из нашей приходской общины, он ещё не умер. В его жизни много ещё чего может случиться, и вполне возможно, что, преодолев нынешнее разочарование, получив новый опыт, он в Церковь всё же вернётся. Почаще бы нам вспоминать слова апостола Павла «Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его» (Рим. 14:4). Поэтому не будем суетиться.
Ну и, наконец, стоит о самих себе подумать. Мы-то про себя точно знаем, стопроцентно, что никогда не расцерковимся? Что никогда у нас не случится кризиса веры, кризиса церковности? Я вот так железно про себя сказать не могу. Мало ли что случится в жизни, мало ли, в какие впаду грехи, мало ли, с какими внешними или внутрицерковными искушениями столкнусь? И что тогда? Будут мне вслед улюлюкать, или тащить назад арканом, или отнесутся с настоящей христианской любовью? Буду ли я ощущать, что мне есть куда вернуться? Не встретит ли меня раздражённый Старший Брат? Не заслонит ли он своею массивной фигурой любящего Отца?
по материалам сайта : http://www.pravmir.ru/a-bylo-li-vocerkovlenie/
