— Моя подопечная отроковица завтра должна получить приглашение провести каникулы у Мишиных. Посоветуйте, братие, стоит ли пускать ее в этот дом? Крепка ли ваша домашняя церковь?
Бледные ангелы молча поглядели друг на друга.
— А она что, отроковица твоя, послушается, если ты, скажем, не возжелаешь, чтобы она в Петербург ехала? — спросил, запинаясь Юлиус.
— До сих пор она всегда меня слушалась. Ангелы снова переглянулись.
— В чем дело? Что это вы так таинственно переглядываетесьи почему не отвечаете гостю на его вопросы? — строго спросил Петрус. — Ответствуйте, являет ли семья Дмитрия Мишина малую домашнюю церковь, как это положено у православных христиан?
Ангел Димитриус сцепил пальцы рук, поднес их к подбородку и сокрушенно произнес:
— Хранитель великого города и ты, гость псковский, а ведь мы ничего утешительного вам поведать не можем.
— А вы молвите все как есть, — предложил Иван.
— Придется, видно. Дом у нас есть, да еще какой! Три этажа, с гаражом, сауной и садом. Дом есть, а домашней церкви нет и не было никогда. Дмитрий Сергеевич Мишин — процветающий бизнесмен/ Деньги, деньги, деньги — лучше в долларах, и всяческие удовольствия и развлечения, какие можно получить за деньги — вот его идеалы. Когда моего Митю спрашивают о вере, он отвечает, что верит только в самого себя и в доллары. Он крещен, но едва ли сам теперь об этом помнит, а обо мне и вовсе не ведает. Если бы я начал вам сейчас рассказывать, братие, сколько огорчений он мне принес, начиная с семи лет и кончая сегодняшним днем, я бы до утра не закончил и вот весь этот купол слезами горючими омыл!
— Дня не было, Петрус, чтобы бы я не пытался докричаться до него! Сколько раз он попадал в беду, а я мог и хотел ему помочь, да только редко что выходило. Не верит он в меня, а потому и не слышит. Как мне до его глухой души докричаться? Не внемлет, и все тут, хоть по мобильному телефону звони!
— А ты бы попробовал, — посоветовал Петрус.
— Ты мнишь?.. Редко-редко мой Митя вдруг меня и услышит, но почему-то всегда только в подпитии. При этом слышать-то он слышит, но насколько все по-своему понимает! Остерегаюсь я с ним выпившим разговаривать. Вот, к примеру, в прошлом году его пьяные дружки вздумали зимой в проруби купаться. Выехали на своих машинах по льду на середину Невы, прорубили прорубь топорами и давай в ней плавать, животным морским подобно. Зело пьяны были. Я Мите внушаю: “А ты, Митенька, в прорубь не лезь!” И он меня вроде как услышал: остановился голый на краю проруби и кричит приятелям: “Нет, я в прорубь не полезу!” Я уж было обрадовался, а он продолжает: “Я не полезу — я ласточкой нырну!”. Ну и нырнул с разбега.
— И что?
— Ушел с головой под лед. Я, естественно, ныряю за ним. Протягиваю ему десницу — он не замечает; показываю, куда надо плыть к проруби, а он глаза выпучил и в другую сторону гребет. Вот страху-то я натерпелся: ведь он совсем, ну совсем-совсем не готов к Переходу! И вдруг слышу, булькает мой Митя: “Помоги!” — сам, конечно, не соображая, кого это он в черной воде на помощь зовет? Но тут уж я не растерялся — зовет, значит — меня зовет, поелику больше поблизости, подо льдом то есть, никого и нет! Схватил я моего Митю в охапку и рванул наверх прямо сквозь лед...
— Постой! Так это не ты ли, ангел мой, взорвал лед на Неве перед Петропавловской крепостью в самую новогоднюю ночь? — воскликнул Петрус.
— Ну я... А как же мне было иначе спасти моего Мишина? Пробил я лед головой, а он за мной так пробкой из полыньи и выскочил! Тут уж его пьяные дружки подхватили, в шубу закутали и увезли —в ночной клуб, продолжать встречу Нового года.
— Ты отдаешь себе отчет, ангел Димитриус, какой переполох ты мне устроил в городе этим прободением невского льда? Да еще оставил за собой полынью с оплавленными краями! Городские службы с ног сбились, разыскивая преступников, запустивших бомбу под лед Невы. Слухи пошли один другого нелепее: будто с помощью взрыва террористы хотели вызвать наводнение, будто Дворцовый мост пытались взорвать, а еще будто это была попытка военного переворота силами подводного десанта. До инопланетян договорились!
Коли пожелаешь, можешь в старых газетах покопаться — много интересного о себе узнаешь. И не стыдно тебе, ангел-террорист?
— Стыдно, конечно, Петрус, как не стыдно? Виноват я, прости! Я потом долго не мог в себя прийти, вся сила моя ушла на этот прорыв, а то бы я, конечно, нашел тебя и во всем повиниться. Мне пришлось две недели в Иоанновском монастыре в алтаре отлеживаться,монахини молитвами выхаживали... Ах, сколько там благодати, братие! Как на духовном курорте побывал!
— Вестимо, — улыбнулся Петрус, — как не быть преизобилию благодати над усыпальницей святого праведного Иоанна Кронштадтского? Так ты, бедный, выходит, надолго занемог после своего подвига... Ну, это тебя отчасти извиняет.
— А Митя, между прочим, даже насморка не схватил! Нет, вы, братие, и представить себе не можете, каково мне с ним приходится: я над ним вьюсь, как ласточка над выпавшим из гнезда птенчиком, а он меня все отрицает и отрицает! Ах, да что говорить-то.., —Димитриус махнул рукой и, отвернувшись, горестно уставился на ближайшего к нему бронзового ангела, будто ожидая от него сочувствия.
Ангел Юлиус робко улыбнулся, выступил вперед и тоже начал перечислять свои печали, поочередно тонкие персты пригибая:
— А моя Юлька с тех пор, как живет с отцом, ни разу не причащалась Святых Христовых Таинств — это раз. Она верит в НЛО и экстрасенсов — это два. Когда уроков не выучит, просит мачеху погадать на картах, вызовут ее или нет — это три. В церкви не бывает — это четыре...
— Юлия твоя бывает с отцом и мачехой в церкви, — отвлекшись от скорбного созерцания бронзового собрата, сказал Димитриус. — Она очень даже любит бывать на пышных венчаниях новых русских. Мода у них нынче такая пошла — венчаться. Но волнует ее при этом не само таинство или красота службы, а наряды и прически невесты и гостей.
— Пустой сосуд твоя Юлия, хоть и запечатанный!
— Да, запечатанный! А коли сосуд запечатан печатью Святаго Духа, то еще не все пропало: Дух сам может возжечь в нем огонь, когда Ему восхочется! Моей Юленьке всего-то неполных двенадцать лет, она еще может исправиться. Пустой сосуд... Как можно называть дитя “пустым сосудом”, коли оно было крещено, миропомазании до двух лет исправно причащалось!
— Ах, брат мой Юлиус, ну что ты говоришь? Это в пеленках “исправно”? Да ведь это бабушка Настя носила ее в Божий храм причащаться! Но ты, конечно, истину молвишь: и в моем Мите сохранилась искра Божия, потому как его тоже крестили. Это уж потом отец вocnpemил ему посещение храма, дабы это не повредило сыночку. Вы подумайте только, братие, — не пускать ребенка в Божий храм из любви к нему! Что за жизнь, что за страна, что за люди!
— Жизнь как жизнь, и люди как люди. Ты бы, ангел мой, за границу слетал для утешения... А ты что ж это так надрываешься, хранитель Димитриус? — укорил его Петрус.
— Митя в душе неплохой человек. От природы он добродушный, щедрый: мимо нищего никогда без подаяния не пройдет, разве что проедет на своем “мерсе”. Ты не сомневайся, Иван, твою подопечную ж не обидит! Скорее наоборот — забалует, завалит подарками.
— Митя — доброй души человек, это воистину так. Но ты теперь про мачеху нашему гостю возвести, то-то он удивится! — горько усмехнулся Юлиус.
— Что еще за мачеха? — насторожился хранитель Иван. — Кто такая и где ее хранитель?
— О, наша невеста-мачеха по имени Жанна стоит особого разговора!
— Да чего там о ней особо разглагольствовать? Да Митя на ней может, еще и не женится, одумается, — отмахнулся было ангел Димитриус.
Но хранитель Иван взволновался не на шутку:
— А ну-ка, братие, повествуйте, что там у вас за “невеста-мачexa” обретается, и почему ее хранитель с вами не прибыл?
— А нет у нее никакого ангела-хранителя, — с досадой молвил Димитриус. — Нет и быть не может, потому как она не крещена. Зато приставлен к ней особый бес по кличке Жан, жутко на нее похожий... Или она на него — теперь уж и не разберешь. Вот он и есть ее духовный руководитель.
— Смрад от этого Жана такой, что даже люди порой замечают: думают, крыса под полом скончалась, — подхватил Юлиус. — С тех пор как Жанна со своим Жаном поселилась у Мишиных, мы и в дом почти не заглядываем. Пребываем поблизости и плачем горькими слезами, а поделать ничего не можем. Мишины, отец и дочь, нас не зовут, а потому бесы нас на порог не пускают. С приходом этой самой Жанны наш дом превратился в настоящее бесовское гнездилище: за Жаном целая стая бесов помельче в дом проникла. Лезут и лезут...
— Ужас какой, — покачал головой ангел Иоанн, хмуря густые золотые брови. — Нет, я свою Аннушку в этот вертеп не пущу!
и значит — дом ваш пуст...
... А твоя Аннушка, какая она сейчас?
— Золотая девочка. Добрая, послушная, чистая умом и сердцем. Наcmоящая хриcmианка!
—Это по тебе видно — вон ты у нас богатырь какой! Аннушка, верно, тебе и забот-то особых не доставляет, не огорчает тебя?
— Забот с подопечными всегда хватает, а вот чтобы огорчать - этого у Аннушки в заводе нет. Она мне с раннего возраста внимает и радует меня той радостью, от которой мы, ангелы-хранители, здоровеем. Вот я такой и вымахал, — и ангел Иван повел могучими плечами. — Но теперь в нашей жизни много и печали. Мама Нина умерла, ушла от нас в райские селения, бабушка Настя болеть стала. Прежде моя Аннушка была веселая и шаловливая, как котенок, а теперь присмирела. А тебе с твоей Юлией, я вижу, достается?
— Не говори, брат! Отец ее балует безбожно, во всем потакает, и она этим вовсю пользуется. Когда появилась в доме эта Жанна, Юлька и вовсе испортилась: косички остригла и выкрасила волосы в рыжий цвет, как у клоуна в цирке, лицо раскрашивает красками — “макияж” называется, с подружками часами по телефону болтает о пустяках. Будущая мачеха делает вид, что души в ней не чает, и тоже балует. Только баловство это коварное: Жанна разрешает Юльке как раз то, что девочке совсем не на пользу. Не верю я в ее любовь, никого она, несчастная, кроме себя, любить не умеет. А хуже всего, что Жанна намерена мою Юлию всяким мерзостям обучить — гадать на стеклянном шаре, заговоры читать, общаться со злыми духами. Они уже начали заниматься спиритизмом и прочими пакостями, и в результате к моей Юльке прилепился бесенок Прыгун. Жанна со своим Жаном и этот Прыгун собираются из нее маленькую ведьму сделать. У нынешних язычников это модно и называется “стать продвинутыми”. Даже детские книжки про маленьких ведьм и колдунов пишут и печатают. Тревожно мне за Юленьку, а поделать я ничего не могу.
— Слушай, Иван, а может, вы все таки с Аннушкой приедете к нам на каникулы? За одно лето девочка твоя не испортится, она ведь под твоей защитой будет, а моя дурочка, может, к сестре прилепится и от мачехи отойдет. Подумай, ведь наши девочки — сестрички-близнецы!
— И не проси, брат Юлиус, и не уговаривай! Я своего птенчика в бесовское гнездилище ни за что не пущу. Я и нынче оставил-то ее всего на одну ночь, а уже так беспокоюсь о ней, так тревожусь! Трепещу прямо. Вот с вами беседую, а сам все думаю: спокойно ли спит
мое дитятко, не приснился ли без меня сон дурной? Молитвы вечерние Аннушка прочла, я сам с ней молился, и бабушка Настя ее на ночь перекрестила, как обычно, а меня все одно тревога одолевает: никогда прежде я от нее не отлучался так далеко и надолго. Мало ли что
может приключиться?
Жаль мне вас, братие, скорблю вместе с вами об отце с дочерью, но мне пора возвращаться домой, на Псковщину. Прощайте и не взыщите! Прощай и ты, хранитель большого города, приятно было познакомиться...
Он уже расправил было крылья, чтобы взлететь, но ангел Юлиус ухватил его за крыло и взмолился отчаянно:
— Постой, братец, не улетай!
Ты ,конечно, свою Аннушку любишь, как не всякий отец любит свое дитя. Ты ей сейчас и за мать, и за отца, а скоро будешь и за бабушку. Все это я, брат, разумею.
Но и к моей-то Юлечке имей снисхождение, пожалей ты ее, кроху горемычную, погибает ведь совсем мое дитятко! Ее ли вина в том, что она почти всю свою маленькую жизнь росла без бабушки Насти, без светлой ее опеки? Она ли виновата в том, что некому было учить ее молитвам и в Божий храм водить? А ведь она бабушке Насте такая же родная внучка, как твоя Аннушка. Братец Иванушка, скажи ты по совести своей ангельской, от века незамутненной, разве не могло случиться так, что Аннушку твою увезли бы в Питер, а мы с Юленькой остались бы жить в Пскове, под покровом Псково-Печерской Лавры, с мамой Ниной и бабушкой Настей? Взяли бы родители да и поменялись девочками, ведь они их совершенно случайно выбрали: мать — Аню, а отец — Юлю.
— Что ты, что ты, братец! И подумать даже страшно! Я без бабушки Насти не справился бы, от нее всегда были тепло и свет в нашем доме.
— А у нас в доме — тьма болотная, — вступил в разговор ангел Димитриус. Он опустился на колени рядом с Иваном по другую сторону и тоже положил ему голову на плечо, словно боясь, что тот вдруг поднимется и улетит. Иван повернул к нему лицо и поглядел на него.
— Наши Мишины молятся деньгам, поклоняются машинам, а проповеди им телевизор читает, — сказал Димитриус. — Язычники они! Ну а просвещать их надо? А спасать? Слушай, Иван, может ты и вправду приедешь к нам со своей девочкой погостить? Это ж
только на каникулы!
— Понимаешь, братец, — снова начал говорить Юлиус, и ангел Иван обратил главу теперь в его сторону, — нам и в дом Мишиных без тебя не проникнуть: мы не можем туда войти, пока нас не позовут — ты знаешь закон. Когда дело касается нас, ангелов, бесы очень
строго следят за соблюдением законов. А ты при своей Анне войдешь в дом беспрепятственно, ибо ты в полном праве пребывать при ней неотлучно.
— Ты митинских бесов если даже не вовсе разгонишь, то хоть погоняешь примерно: уж очень они обнаглели, — вновь заговорил Димитриус, и ангел Иван обернулся к нему. — Ты вон какой здоровый! Ты у нас, Иванушка, будешь за старшего, мы тебя почитать будем и окажем тебе во всем полное послушание. Так, Юлиус?
— Вестимо! Соглашайся, Иван! А то пропадем мы без тебя...
Ангел Иван перестал крутить головой и глубоко задумался. Димитриус и Юлиус не стали больше его теребить, но продолжали глядеть на пего умоляющими глазами, а по щекам их вдруг покатились крупные слезы, и ангелы этих слез не утирали.
Градохранитель Петрус смотрел на всех троих с интересом и мягкой улыбкой, но в семейную беседу не вмешивался.
— Что я вам скажу, братья Юлиус и Димитриус? Тяжело мне решиться на это, но если будет на то воля Божья, так что ж... Я вот прямо сейчас и спрошу Его, и как Господь повелит — так и будет.///
(из книги :
Юлианна, или Игра в Киднеппинг.Юлия Николаевна Вознесенская )