ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ (апостол Павел о Любви)
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я - медь звенящая или кимвал звучащий.
Апостол не тотчас указал им путь, но наперед сравнивал его с тем даром, который они почитали большим, то есть с даром языков, и показывает, что этот путь несравненно превосходнее сего дара и даже всех прочих даров, а потом уже доказывает его вожделенность. Под языками человеческими разумеет языки всех народов вселенной. Не довольствуясь этим, он прибавляет и другое преимущество: языками, говорит, ангельскими. Сказал так не потому, будто ангелы имеют языки, но чтобы указать нечто лучшее и превосходнейшее языков человеческих. Ибо под языком ангельским разумеется мысленная сила их передавать друг другу божественные помыслы. А назвал ее так по подобию нашего орудия слова, равно как и выражением преклонилось всякое колено небесных (Флп.2:10) обозначил усерднейшее их подчинение; ибо они не имеют костей. То я, говорит, медь звенящая, то есть издаю голос, но напрасно говорю, и тревожу других, но пользы никому не приношу, потому что любви не имею.
Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание.
Не простое пророчество, но самое высшее, и знающее все тайны. Примечай же: о языках сказал, что от них нет никакой пользы, а о пророчестве, что оно знает все тайны и всякое разумение.
И всю веру.
Дабы, перечисляя дары поодиночке, не показаться тягостным, перешел к роднику и источнику всех их - к вере, и притом - всей.
Так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто.
Поскольку переставление гор казалось многим великим делом, то и упомянул об этом, а не потому, будто вся вера только это и может совершать. Ибо Господь усвояет переставление гор малой доле веры, когда говорит: если вы будете иметь веру с горчичное зерно (Мф.17:20). Смотри же, как он пророчеством и верой обнял все дары. Ибо чудеса заключаются или в словах, или в делах. Не сказал: если не имею любви, то я мал и беден, но: я - ничто.
И если я раздам все имение мое.
Не сказал: если отдам часть имения моего, но: все, и не сказал: если отдам (δω), но: раздам (ψωμίσω), так что к утрате присоединится еще услужливость, притом самая заботливая.
И отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
Не сказал: если я умру, но представляет жесточайшее всего, то есть сгореть живому, и говорит, что и это без любви бесполезно. Скажет иной: как можно раздать имение без любви? Такому можно ответить двояко. Или: апостол предположил невозможное возможным подобно тому, как в словах: если бы даже мы, или Ангел с неба стал благочествовать вам не то, что мы благовествовали (Гал.1:8,9); ибо ни сам он, ни ангел не думали благовествовать иное. Так он выражается и во многих других местах (Рим.8:39). Или: можно давать и без любви, именно, когда бывает это не из сострадания к нуждающимся, но из человекоугодия. С любовью же бывает это тогда, когда кто творит это по сочувствию и горячей любви.
Любовь долготерпит, милосердствует.
Отселе начинает перечислять признаки любви, и первым между ними полагает долготерпение - корень всякого любомудрия. Ибо долготерпелив тот, кто имеет долгую и великую душу. Но поскольку некоторые употребляют долготерпение не на любомудрие, а часто, смеясь над своими оскорбителями и притворно сдерживаясь, будто люди долготерпеливые доводят их еще до большего раздражения в гневе: то говорит, что любовь милосердствует, то есть проявляет нрав кроткий и незлобный, а не как помянутые люди, притворные и злонравные. Сказал это на счет тех между коринфянами, которые любили спорить и тайно враждовать между собой.
Любовь не завидует (ου ζήλοι).
Иной может быть и долготерпеливым, но завистливым. Но любовь избегала и этого. Сказал это на счет завистливых между коринфянами.
Любовь не превозносится.
То есть любовь не поступает безрассудно, но делает имеющего ее благоразумным и твердым. Превозносится же человек мечтательный, легкомысленный, глупый. Это сказано насчет легкомысленных и поверхностных.
Не гордится.
Можно иметь все вышесказанные добродетели, но не гордиться ими. А любовь не имеет этого, но и при помянутых добродетелях смиренномудра. Это против надменных.
Не бесчинствует (ουκ άσχημο νεΐ).
То есть любовь не только не гордится, но если будет испытывать и крайние бедствия за любимого, то не сочтет этого постыдным и бесславным для себя, подобно тому, как и Христос из любви к нам не только претерпел бесчестное распятие, но и вменил оное в славу Себе. Можешь понимать и так: не бесчинствует, то есть не обижает; ибо ничего нет постыднее обидчика. Это против не снисходящих другим.
Не ищет своего, не раздражается.
Объясняет, каким образом любовь не испытывает бесчестия: потому, говорит, что она ищет не своей, но пользы ближнего, и то почитает бесчестием, когда не освободит своего ближнего от бесчестия. Это против тех, которые презирали прочих. Любовь и не раздражается, потому что не бесчинствует. Ибо человек гневливый не соблюдает благоприличия. Любовь не бесчинствует, потому что и не раздражается, то есть не спешит на гнев. Это против оскорбляющихся обидами других.
Не мыслит зла.
Любовь, говорит, претерпевая всякое зло, не раздражается на гнев, и не только не делает зла в отмщение, но и не думает об этом. Смотри же везде, не говорит: любовь завидует, но останавливается, раздражается, но преодолевает: но, говорит, она никакому злу решительно не попускает показаться даже и в начале его, - как и здесь: не мыслит зла. И это сказано коринфянам, чтобы они не платили за обиду обидой.
Не радуется неправде.
То есть не веселится, когда кто-нибудь терпит несправедливость, испытывает насилие и оскорбление.
А сорадуется истине.
Но, говорит, что гораздо важнее, сорадуется тем, которые в добром мнении, и вменяет себе в славу, когда истина преуспевает. Это против завистливых.
Все покрывает.
И обиды, и побои, и смерть. Такое свойство подает ей присущее ей долготерпение. Это против умышляющих зло.
Всему верит.
Что ни скажет любимый ею; ибо и сама она не говорит ничего притворно, и не думает, чтобы другой говорил так.
Всего надеется, все переносит.
Любовь, говорит, не отчаивается в любимом, но надеется, что он всегда восходит к лучшему. Это сказал к отчаивающимся. Если сверх чаяния и случится, что любимый будет пребывать во зле, она переносит его недостатки мужественно. Ибо она, говорит, все переносит. Это к тем, которые легко впадают во вражду.
Любовь никогда не перестает.
То есть никогда не уклоняется от цели, но все приводит в исполнение; или, что и лучше, не прерывается, не пресекается, никогда не прекращается, но продолжается и в будущем веке, когда все прочее упразднится, как скажет апостол далее.
Хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут.
Перечислив порождения любви, снова возвышает ее иным образом, именно, говорит, что и пророчество и языки окончатся, а любовь будет пребывать постоянно и в бесконечности. Ибо если пророчества и языки существуют для того, чтобы вера принимаема была удобнее, то, по распространении веры повсюду, естественно, они, как излишние, прекратятся, и в настоящем веке, а особенно в будущем.
И знание упразднится. Ибо мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится.
Если звание будет упразднено: неужели мы будем жить в незнании? Отнюдь нет! Но говорит, что упразднится знание отчасти, когда придет знание совершенное, то есть свойственное будущей жизни. Ибо тогда мы будем знать уже не столько, сколько знаем ныне, но гораздо более. Например, мы знаем и ныне, что Бог существует везде, но как это, не знаем; что Дева родила, мы знаем, но как это, не знаем. Тогда же узнаем об этих тайнах нечто большее и полезнейшее.
Когда я был младенцем.
Сказав, что с пришествием совершенного то, что отчасти, упразднится, в то же время представляет и пример, которым объясняет, как велико различие между знанием настоящим и будущим. Ибо ныне мы подобны младенцам, а тогда будем мужами.
То по-младенчески говорил.
Это соответствует языкам.
По-младенчески мыслил.
Это соответствует пророчествам.
По-младенчески рассуждал.
Это соответствует знанию.
А как стал мужем, то оставил младенческое.
То есть в будущем веке я буду иметь знание более зрелое; тогда малое и младенческое знание, какое мы здесь имеем, упразднится. Затем продолжает.
Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно.
Объясняет сказанное о младенце, и показывает, что нынешнее наше знание - какое-то темное, а тогда будет яснейшее. Ибо, говорит, видим ныне в зеркале. Потом, поскольку зеркало довольно отчетливо показывает отражающийся в нем предмет, присовокупил: гадательно, дабы с наибольшей точностью показать неполноту этого знания.
Тогда же лицом к лицу.
Говорит так не потому, будто Бог имеет лицо, но дабы чрез это показать ясность и наглядность знания.
Теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан.
Вдвойне уничижает их гордость, показывая, что нынешнее знание неполное, и что оно не наше собственное. Не я, говорит, познал Бога, но Он Сам познал меня. Посему, как ныне Он Сам познал меня, и Сам снизошел ко мне, так и я достигну Его тогда гораздо больше, нежели теперь. Как сидящий во тьме, пока не видит солнца, не сам стремится к прекрасному лучу его, но луч показывает себя ему своим сиянием, а когда он примет сияние солнечное, тогда уже и сам стремится к свету. Итак, слова подобно как я познан не то значат, будто мы познаем Его так, как Он знает нас, но то, что как ныне Он снизошел к нам, так и мы достигнем до Него тогда. Подобие: некто нашел брошенное дитя, благородное, благовидное; с своей стороны признал оное, поднял и взял к себе, приложил о нем попечение, благородно воспитал, наконец, одарил богатством и ввел в царские палаты. Дитя, пока оно молодо, ничего этого не чувствует, и не сознает человеколюбия лица, поднявшего его. Но, когда оно возмужает, тотчас признает своего благодетеля и возлюбит его достойно. Вот тебе пример в пояснение того, что прикровенно выражено в сказанном.
А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше.
Существуют и дары языков, пророчества и разумения, хотя они и призрачны, однако с распространением веры между всеми они совершенно упразднятся. Вера, надежда и любовь продолжительнее их (ибо это означается словами: а теперь пребывают, то есть продолжительность сих трех); но и из них самих любовь больше, потому что она продолжается и в будущем веке [16].
