Ласточки Божии, девочки милые, может пригодится тема 
с любимыми, интересными рассказами
Игорь Мариукин. Нет больше той любви ...
Санька появился у нас, когда снабженцы подвозили нам жратву – мол, заберите солдата, командирован к вам, а своих потерял. В том грандиозном бардаке, который творился в ту пору в Грозном, подобная ситуация была не редкостью, но нашему комбату чем-то новый боец показался подозрительным, и он, забрав его с собой, что-то там целый час выяснял по рации. Хотя на шпиона наш новый товарищ был похож меньше всего – рыжеволосый, веснушчатый нескладный детина лет двадцати двух – двадцати трех с простецкой улыбкой и "окающим" говорком. Сразу подошел к нам, без вступления всем начал пожимать руку, попутно начав свой монолог: "Доброго дня, славяне, зовут меня Саня, фамилия Сомов, я с Волги, деревня Рогозино, вот мамку одну оставил, земляки есть? Работы-то у нас не найдешь, в Самару ездил – никому я там не нужен, разве только улицы мести, да вот учиться потом буду, а специальности-то нет у меня, кому в городе комбайнеры нужны? Деревня-то у нас уже теперь совсем пустая, колхоза не стало, а матери бы корову купить, очень она у меня это дело любит, с животиной возиться. Мамка думает, я на заработки на Кубань поехал, она у меня одна осталась, брата Афган десять лет тому забрал, погиб он там, а батя после того пить сильно начал, и восьмой год уже как утоп, срочную я в Карелии служил, стрелять умею, так что я вам пригожусь, тут у вас всех как-то по прозвищам зовут, так вот меня лучше зовите Сомом, а не рыжим, так, как меня ребята в школе "рыжим" звали, поднадоело-то мне, а кормят вас как тут..." И так – бу-бу-бу все подряд рассказывает-басит, нимало не смущаясь, и просто глядя всем в глаза.
Мы немного опешили от такой «презентации», и как-то даже смутились – даже наши остроязыкие Санька и Андрюха Твиксы, вечно встречающие новичков подколками, и то – просто переглянулись и молча пожали ему руку.
Первый же день его пребывания среди нас был отмечен происшествием – пропал боец, как в воду канул. Прапор Кузьмич бегает-матерится, все в недоумении – чтоб так, в первый день... Под вечер Санька появился, принес вещмешок, набитый карамельками. «Голубок», по-моему. Килограммов шесть, не меньше. Оказывается, не получив никаких распоряжений по поводу того, чем заниматься дальше, он не придумал ничего лучше, как уйти знакомиться с новыми для себя местами. Конфеты выменял на рынке на кроссовки, которые привез с собой. Конфеты те – отдельная песня: выцветшие фантики, выпущены они были, наверное, еще при социализме – сказать, что они были твердыми – это ничего не сказать: их вполне можно было трамбовать в гильзы для крупнокалиберного пулемета, засыпать пороху и использовать в качестве бронебойных патронов. Конфеты Санька (неслабо выгребший от Кузьмича за такой самовольный шоп-тур) раздал всем, "со знакомством вас" – как он говорил.
Твердые-твердые, а за день слопали мы их – солдатские зубы крепче всякой брони.
Пытливый ум Сома во всей красе проявился, когда из здания школы, разрушенной при обстреле, он взял несколько книг и глобус, и некоторое время носил всё это богатство с собой – кроме глобуса, который мы приспособили – да простят нас педагоги – под футбольный мяч, правда, в качестве мяча модель нашей Земли прожила недолго: при второй игре импровизированный мячик разлетелся вдребезги, но результат первого матча, когда разведка (мы) победили десантуру cо счетом 10:6, еще долго оставался предметом обсуждения.
"Ассортимент" найденных Санькой книг не помню, точно только знаю, что среди них был то ли русско-португальский, то ли русско-испанский разговорник, потому как Саня с энтузиазмом взялся за освоение иностранного. Басовитый голос Сома превращался в противный тенорок, когда он довольно громко повторял фразы, 90% из которых составляли две: "Комо пермиссио сеньора" и "Ста бьен, грациас". И так по сто раз на дню, в течение недели. Своими лингвистически-вокальными упражнениями он довел до ручки не только нас, но и нашу овчарку Дину, которая дня через три только завидев, как Саня берет в руки маленькую книжку, скуля и испуганно прижимая уши, лезла под бэтэр, при всем том, что на выстрелы-взрывы она вообще не реагировала. Закончилось тем, что какая-то добрая душа закинула Санькин самоучитель куда-то, и наш полиглот прекратил занятия.
Точно еще была книга о спорте, нечто вроде краткой энциклопедии о великих спортсменах XX века. Не знаю, в какой информационной изоляции жил Санька у себя в селе, но многие вещи, узнаваемые им впервые, изумляли его, как ребенка. Чем-то запал ему в душу вычитанный из этой энциклопедии американский спортсмен начала века "резиновый человек" Рэй Юри – прыгун с места в высоту-длину (был в начале века такой вид спорта, даже имел олимпийский статус). И началось... Чуть свободная минута – Саня чертит линию, и давай с места сигать в длину, меряет что-то там потом коротенькой линеечкой. Народ от смеха покотом ложился, когда Саня в полной экипировке громыхал своими прыжками, а потом с линейкой, ползая на карачках, мерил свои результаты. Капитан Мусаев и то заинтересовался нашей будущей олимпийской звездой, особенно когда увидел, что Саня скачет, взяв в руки обломок от гусеничного трака (для увеличения нагрузки, как он говорил). Совершенно обалдевший Муса минуту молча наблюдал за этим, а потом, когда мы ему объяснили, что тут происходит, посоветовал: "Ви би еще плиту минометную этому Брумелю на шею павэсили, для нагрузки!"
Несмотря на такие вот фокусы, народ Саньку любил, и если потешались над ним – то беззлобно, а уж поссориться с ним так вообще было невозможно.
Сом же очень близких друзей не имел, его благожелательное и доброе отношение распространялось на всех скопом, никогда в помощи не откажет, да чаще всего его и просить не надо – Саня всегда сам появлялся там, где надо, а в ответ на попытки благодарности смущенно разводил руками и басил: "Да ладно, свои ж люди!"
Как-то вечером Санька, покрутившись около нашего радиста Димона-Кактуса, снова пропал. Как оказалось потом, связавшись по рации с ближайшим блокпостом (километрах в трех от нас) Санька дернул туда в гости к найденному земляку. Обратно он появился часа в два ночи с двумя бачками каши, побудил полроты своим басом: "Славяне, я вам каши принес, давайте есть, пока теплая!" Ну что ты ему скажешь?
Каша кашей, если бы не одно маленькое "но" – Саня и туда и обратно топал по минному полю (без малейшего понятия о его существовании), которым наша инженерная служба третьего дня отгородила нас от подозрительного участка зеленки, а только сегодня утром командир наших саперов старший лейтенант Проханов стучал себя пяткой в грудь перед комбатом, что даже мышь там не пройдет (кстати, свою службу минное поле таки сослужило – на следующую ночь было порядка пяти подрывов со стороны зеленки, кто там попал – мы не ходили проверять).
Чудил еще не раз наш Саня, да только всё уже и не упомнишь.
Как-то утром получаем сообщение по рации, что наш второй разведвзвод нашел недалеко от нас пару блиндажей-складов оружия духов, сами ребята, сообщив, что там чисто, и можно всё это забрать, пошли дальше. Ну – забрать, так забрать, собрались-поехали (что-то около 10 км от нашего расположения). Санька напросился с нами – Кузьмич не возражал. "Урал" бортовой, БМП-ха, нас пятнадцать человек. Выехали после обеда. Как-то никому не пришло в голову, что ситуация с состоянием "чисто" за полдня могла и измениться. Доехали, троих оставили у техники, остальные выгрузились, пошли искать по указанным координатам. При подходе к предполагаемому месту кто-то из первых троих поймал мину: Мишку-Кузнеца сразу наповал, двоих (Филиппа Копылова, Филина, и Славика Рокки) ранило тяжело. И понеслось – со всех сторон нас начали поливать, и место такое – что мы посреди зеленки на почти голой опушке, с реденькими кустиками, а откуда бьют, и не сразу сообразишь, чуть поодаль вокруг нас плотные кусты-деревья, холм справа вообще утонул в растительности. Вот тебе и съездили за оружием! Все залегли мордой в землю – и продвигаемся к кустам, отстреливаясь наугад. Благо рядом, доползли все, только Витьку Бороду в плечо зацепило. Санька притащил за собой Филина, а Андрюха Твикс – Славика.
Филиппу-Филину ноги подробило – просто месиво, и пока мы отстреливаемся – Кузьмич колдует над ним, перетягивает жгутом, колет промедол. Там, где мы оставили технику, раздаются два взрыва и очереди. Почти одновременно получает пулю в бедро Ромка-Москвич. Похоже на то, что попали мы серьезно на этот раз. Осталось три дороги, что называется – либо идти в лоб (а всемером плюс четыре трехсотых, из них три тяжелых – это самоубийство), или вернуться к дороге, но, судя по тому, что мы слышали взрывы – возвращаться уже некуда, либо вдоль холма по зарослям попытаться как-то ускользнуть отсюда. А пока – забились в кусты, немного рассредоточившись, и отстреливаемся на звук.
Санька Сом подползает к Кузьмичу, молча подбирает автомат Филина вдобавок к своему, и на полусогнутых пробегает мимо нас, ближе к краю зарослей, бася: "Всё, мужики, уходите с ранеными". Кузьмич что-то кричит ему вслед. Санька не оборачиваясь машет рукой, мол, – уходите. Потом таким же макаром, под фонтанчиками пуль пробегает открытое место и скрывается в кустах напротив.
Саня, Саня... Все оборачиваются на Кузьмича – он секунду смотрит в ту сторону, куда исчез Санька, вздыхает – и жестом показывает, что нужно уходить. Выстраиваемся цепочкой и ползем, пряча глаза друг от друга, ползем через заросли, в сторону, противоположную той, откуда пришли. На себе тащим раненых. Сзади нас не прекращающаяся перестрелка – все понимаем: шансов у Сани нет, и мы теперь просто ОБЯЗАНЫ выйти отсюда и дотащить трехсотых. Минута, другая, третья... пятая... ползем, пока ни на кого не наткнулись, сзади нас по-прежнему слышны очереди... Душа рвется пополам...
Спереди в кустах шорох и треск веток – Андрюха Твикс моментально посылает туда очередь, в ответ – стон и детский крик: "Дя-я-я-деньки, не стреля-я-я-я-я-йте!" Какого лешего, это еще что такое?! К кустам ползут Мишка Гаевой и Саня Твикс, через полминуты появляются оттуда, неся стонущую девочку лет 11-12, у которой окровавлен бок. Кузьмич (он у нас в таких ситуациях был основным лекарем – как-никак у него четыре курса медина, и он три года пробыл в Афгане фельдшером). Останавливаемся. Кузьмич осматривает девочку – судя по его фразам, ничего серьезного, одна пуля навылет зацепила левый бок в районе подреберья, печенки-селезенки целые, но крови много. Перевязывает. Девочка теряет сознание – промедол – и мы продолжаем двигаться. Уже позднее в расположении, когда девчонка пришла в сознание, мы узнали её историю: два месяца тому её родители, она и младший брат собрались уезжать из Гудермеса к родственникам куда-то на север (как она сказала). Не знает, как и куда они ехали, только раз родители ушли договариваться за машину и пропали. Прождали они с братом их трое суток, потом сами приняли решение ехать к их тете в Назрань (по-моему), через неделю от дизентерии умер брат, хоронила сама в лесу. И вот уже месяц, как она одна скитается по Чечне, не имея ни малейшего понятия, где находится. Через три дня из нашего расположения (девчонка оклемалась на удивление быстро) её на вертушке вместе с другими ранеными отправили в госпиталь в Моздок. Звали её Алла Кононова. Сейчас, наверное, невеста уже...
Стрельбы сзади нас нет... Ощущение времени потеряно окончательно.
Выходим на дорогу. В полукилометре впереди от нас пылит колонна, двигаясь в нашу сторону (мы тогда еще не знали, что те наши, которых мы оставили на дороге, и которых вместе с техникой пожгли духи, успели по рации сообщить о том, что началась стрельба, и вызвали подмогу).
Десантура, родные вы наши... Через минуту мы уже объясняли им ситуацию, перегрузив им в БМПэху раненых, и отправив её обратно, мы возвращались на то проклятое место со складами. Надо сказать, что боя, в моем понимании, почти не получилось – два взвода из роты капитана Мережко (дай ему Бог здоровья, он сейчас должен работать преподавателем в Рязанском училище ВДВ) плюс чуть-чуть нас, быстро выкосили духов.
Всего воинов Аллаха оказалось там около двадцати, это потом посчитали – около пятнадцати трупов и тяжелораненых и пять пленных.
...Саньку мы нашли около второго блиндажа, метрах в ста от первого, где мы напоролись на засаду. Он лежал почти весь раздетый, в крови, с покромсанным торсом и пахом, с простреленными ногами. Как мы поняли, он был ранен в ноги, а потом его взяли и начали терзать. Рядом валялись ножницы по металлу, все в крови. В Санькиной крови.
Саня был еще жив, спутанное сознание временами появлялось у него, иногда взгляд становился даже осмысленным, боли он, похоже, уже не чувствовал. Мы стояли перед ним на коленях, и в те моменты, когда к нему возвращалось сознание, он сипло шептал: "Теперь куда я годен, домой только, ну хоть мамке подмогнуть, да вот подлечусь дома – и к вам, и за братом крепко скучаю... он меня ждет... я знаю... мы вдвоем к вам вернемся, славяне... родные..."
Через полчаса Сани не стало.
Одежда, сорванная с него, лежала рядом. Андрюха Твикс, пока мы забирали оружие-боеприпасы, собрал её, и начал вынимать документы, Санины вещи, мелочь разную. Достал книжечку какую-то из Санькиного лифчика, и начал машинально перелистывать. Я подошел сзади, Андрюха обернулся на меня и, скрывая слезы, отвернул лицо, продолжая листать. На одной из страниц что-то было подчеркнуто. Я наклонился ниже, остановил Андрюхину руку и мы оба прочли подчеркнутое.
Это было Евангелие от Иоанна, а подчеркнута Санькой была фраза: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих".
