2)

В блокаду духовную
14 (27) января — память равноап. Нины, просветительницы Грузии, и день снятия блокады Ленинграда
Человеческое бытие имеет кроме явной стороны еще и незримую, скрытую для очей телесных. Что-то всегда остается для нас тайной. Неизвестны нам до конца истории народов и городов, а исторические факты порой имеют скрытый духовный смысл. Так, 27 января – день полного освобождения нашего города от фашистской блокады в 1944 году – совпадает с памятью равноапостольной Нины, просветительницы Грузии.

По свидетельству петербургского писателя Валерия Лялина известный подвижник XX века митрополит Зиновий (Мажуга; + 1985), воспитанник знаменитой Глинской пустыни, ответил на вопрос о значении совпадения дня снятия блокады нашего города с днем памяти равноапостольной Нины следующим образом:

"Многие народы скорбели, молились, помогали, как могли, осажденному и гибнущему населению Ленинграда. Митрополит Гор Ливанских Илия Салиб ушел в затвор, и, наложив на себя пост, сорок дней провел в молении в пещере. Здесь ему явилась Пресвятая Богородица и сказала, что пока власти России не снимут цепи и оковы с Церкви, до тех пор победы над врагом не будет. Потому что на страну нашла не просто военная сила Германии, а сила демоническая. В основе всего злодейского плана нападения на Россию были тайные языческие и оккультные доктрины сатанистов.

…В те дни однажды мне под утро предвиделось, как святая равноапостольная Нина предстоит пред престолом Божиим на коленях и молит Господа пожалеть и помочь страдающим людям осажденного города одолеть супостата. И при этом из ее глаз по щекам катились крупные, величиной с виноградину, словно хрустальные слезы. Я это растолковал так, что Божия Матерь дала послушание святой Нине быть споручницей этому осажденному городу.

Издревле на Руси считалось, что в день какого святого одержана победа над врагом, значит, этот святой и способствовал ей. И посему жители Петербурга, в знак Божией милости к ним и в знак признательности святой Нине за ее предстательство пред Господом, в каждом храме должны иметь образы святой Нины с соответствующей надписью в память полного снятия блокады, чтобы потомки помнили и знали о наших скорбях и радостях. Ну, а если храм созиждут в память св. равноапостольной Нины и всех мучеников блокадных, то благо будет им и потомкам их".

Можно сказать, что особым образом пожелание владыки Зиновия сбылось. Есть теперь в Петербурге храм, посвященный блокадным страдальцам, в котором находится и икона равноапостольной Нины. Ежегодно в церкви Успения Пресвятой Богородицы на Малой Охте в день ее памяти совершается Божественная литургия с прославлением св. Нины и молитвами о погибших в годы блокады. 27 января на торжественное богослужение в Успенский храм собираются многие жители нашего города, пережившие скорбные дни блокады, а торжественное богослужение часто возглавляет владыка Владимир, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский.

В Успенском храме собираются свидетельства о церковной, молитвенной жизни блокадного города, которая долгие годы была сокрыта. А ведь в городе на Неве не прекращалась литургическая жизнь, в десяти действовавших на начало войны православных храмах приносилась бескровная Жертва. Пережил с городом всю блокаду митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), будущий Патриарх Алексий I.

Во время блокады в Ленинграде были действующими следующие православные храмы: Николо-Богоявленский собор, Князь-Владимирский собор, церковь свт. Николая Чудотворца на Большеохтинском кладбище, церковь св. прав. Иова Многострадального на Волковском кладбище, Спасо-Парголовская церковь на Шуваловском кладбище, церковь вмч. Димитрия Солунского в Коломягах, – подчинявшиеся митрополиту Алексию (Симанскому); а также относившиеся в начале блокады к обновленцам – Спасо-Преображенский собор, церковь прп. Серафима Саровского на Серафимовском кладбище, Князь-Владимирская церковь пос. Лисий Нос; и в Свято-Троицкой церкви в Лесном находилась уцелевшая община иосифлян. Во время блокады Ленинграда обновленческие и иосифлянский приходы вернулись в лоно Церкви.

Несмотря на многолетние гонения, которым подвергались священнослужители и миряне, с самого начала войны Церковь восприняла ее как общее горе, разделив с народом все ее тяготы. В чин Божественной литургии были введены специальные молитвы о даровании победы нашему воинству и об избавлении томящихся во вражеской неволе. Служился тогда и особый молебен "в нашествие супостатов, певаемый в Отечественную войну". С первых дней войны церковные приходы Ленинграда начали сбор пожертвований на оборону. Община Князь-Владимирского собора почти все свои деньги – более 700 тысяч рублей – отдала на устройство госпиталя. Из восьми миллионов рублей, которые были собраны верующими на танковую колонну "Дмитрий Донской", два были переданы из блокадного Ленинграда. В осажденном городе производились самые массовые перечисления в фонд обороны страны.

Митрополит Ленинградский Алексий в своем докладе на Соборе епископов Русской Православной Церкви 8 сентября 1943 года, во вторую годовщину блокады, говорил: "Мы отмечаем, как в Ленинграде усилилась молитва, как умножились жертвы народа через храмы Божии, как возвысился этот подвиг молитвенный и жертвенный".

Митрополит Алексий со священнослужителями блокадного Ленинграда, награжденными медалью "За оборону Ленинграда". Фото 18.10.1943

Государство вынуждено было идти навстречу Церкви. В блокадном городе для полноценного совершения Божественной литургии власти выделяли епархии белую муку и вино. А осенью 1943 года пережившие блокаду священнослужители (из пятидесяти священнослужителей, живших в осажденном городе, около двадцати умерло от голода) были награждены медалями "За оборону Ленинграда". Это – первая правительственная награда, которой были награждены священнослужители в советский период.

Но самое главное, что обескровленный репрессиями и обезбоженный пропагандой, наш город, попав в страшную беду, взмолился. И был услышан. Очевидцы вспоминают, что, передвигаясь по блокадному городу, люди часто накладывали на себя крестное знамение. Блокадники рассказывают, что у многих замерзших в сугробах людей пальцы правой руки были сложены в троеперстие. С самого начала войны стремительно возросло число молящихся в храмах. Один из прихожан Князь-Владимирского собора вспоминал о декабре 1941 года: "Певчие пели в пальто с поднятыми воротниками, закутанные в платки, в валенках, мужчины даже в скуфьях. Так же стояли и молились прихожане. Посещаемость собора в блокаду нисколько не упала, а возросла. Служба у нас шла без сокращений и поспешности, много было причастников и исповедников, целые горы записок о здравии и за упокой, нескончаемые общие молебны и панихиды".

Сплотившиеся вокруг храмов церковные общины помогали блокадникам выжить. Во многих церквах были сделаны бомбоубежища, где укрывались жители соседних домов, там они получали кипяток, стройматериалы для ремонта разрушенных квартир.

Много сил на продолжение богослужебной жизни в блокадном городе положил владыка Алексий. Не боясь артобстрелов, он обходил церкви, встречаясь с духовенством и мирянами. "Митрополит Алексий, испытывая все бедствия блокады, проявил героическую бодрость духа и огромное самообладание. – Рассказывал очевидец. – Он постоянно совершал богослужение, ободрял и утешал верующих. Несмотря на голод и бомбежки, обессиленные люди с опухшими лицами, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил архипастырь, и во множестве приобщались у него святых Христовых Таин. В дни блокады владыка Алексий служил Божественную литургию один, без диакона, сам читал помянники. Каждый вечер он служил молебен святителю Николаю, затем обходил Николо-Богоявленский собор, где жил тогда, с иконой святителя Николая, моля его, чтобы он сохранил храм и город от разрушения". Протоиерей Николай Ломакин вспоминал: "Очень многим владыка из личных средств оказывал материальную помощь, немалым лишая себя, по-христиански делился пищей. Желая молитвенно утешить и духовно ободрить пасомых, он нередко сам отпевал усопших от истощения мирян, невзирая при этом на лица, и обставлял эти погребения особенно торжественно".

Настоятелю Димитриевской церкви в Коломягах, протоиерею Иоанну Горемыкину было 72 года, когда началась война. Несмотря на возраст, блокадный голод, он каждый день приходил с Петроградской стороны в Коломяги и совершал богослужение. Прихожане свидетельствовали, что отец Иоанн нередко отдавал свой паек голодающим. А когда батюшка совсем обессилел, его привозили в церковь на саночках, и он служил…

Своему сыну Василию, работавшему главным инженером одного из военных заводов Ленинграда, протоиерей Иоанн сказал: "Как это так, все идут защищать Родину, а мой сын будет отсиживаться?" И В.Горемыкин пошел на фронт. Узнав об этом, командующий Ленинградским фронтом маршал Л.А.Говоров приехал в коломяжскую церковь благодарить настоятеля за сына. Кстати, после своего назначения на Ленинградский фронт, маршал Л.А.Говоров с другими офицерами бывал на богослужениях в Николо-Богоявленском кафедральном соборе.

Протоиерей Иоанн Горемыкин прожил после блокады еще четырнадцать лет и был погребен у стены храма, который не оставил в самые трудные годы.

"Всю войну не было дня, чтобы отец не пошел на службу, – вспоминала балерина Кировского театра И.В.Дубровицкая о своем отце – священнике Никольского собора протоиерее Владимире Дубровицком. – Бывает, качается от голода, а я плачу, умоляю его остаться дома, боюсь, упадет где-нибудь в сугробе, замерзнет, а он в ответ: "Не имею я права слабеть, доченька, надо идти, дух в людях поднимать, утешать в горе, укреплять, ободрять". И шел в собор. За всю блокаду, обстрел ли, бомбежка ли – ни одной службы не пропустил".

Всю блокаду молилась в осажденном городе и старица Мария (Маковкина), духовная дочь преподобных Варнавы Гефсиманского и Серафима Вырицкого. Незадолго перед войной по благословению митрополита Алексия и о.Серафима матушка Мария перешла на жительство при Никольском соборе. В блокаду она явила необыкновенную бодрость духа, утешая и ободряя людей. Во время артиллерийских обстрелов она слезно молилась Спасителю, Божьей Матери, святителю Николаю об избавлении города и России от вражеского нашествия. Несмотря на голодную слабость и воздушные тревоги, постоянно ходила Мария Павловна на Смоленское кладбище к Ксении блаженной. Митрополит Алексий глубоко почитал Марию за высокодуховную жизнь, прибегал к ее совету. После своего переезда в Москву владыка благословил старицу оставаться в соборе, где она и почила, проведя последние годы в комнатке при алтаре собора, что само по себе удивительно.

Не только старица Мария ходила к часовне Ксении блаженной. Думается, эта святая, глубоко почитавшаяся жителями города и самые безбожные времена, сама "голод и холод претерпевшая", как говориться о ней в молитве, написанной к прославлению, была особенно близка блокадным страдальцам. Свидетельством же ее почитания блокадниками может служить письмо ленинградца, написанное в декабре 1943 года, с просьбой открыть для верующих часовенку блаженной Ксении. Оно хранится в архиве СПб епархии.

Известно немало случаев проявления в блокаду христианской жертвенности и милосердия. Так, одна бабушка отдавала свой паек дочери, чтобы та сохранила себя для детей. Мать выжила, бабушка умерла. Другая семья верующих кормила всю коммунальную квартиру найденным у разбомбленных в начале войны Бадаевских продовольственных складов сахаром, хотя до войны соседи не общались с семьей. Все выжили.

Известны и примеры разнообразной помощи и заступничества, явленные блокадникам Пресвятой Богородицей, святителем Николаем Чудотворцем, другими святыми.

После избрания в 1945 году владыки Алексия (Симанского) Патриархом Московским и всея Руси, он посетил Ленинград, и после литургии в Николо-Богоявленском соборе, обратился к пастве со следующим словом: "Вспоминается, как под грохот орудий, под страхом смерти вы спешили в этот святой храм, чтобы излить перед Господом свои скорбные чувства… Вспоминаю я, как мы совершали богослужения под грохот разрывов, при звоне падающих стекол, и не знали, что с нами будет через несколько минут… И хочется мне сказать: град возлюбленный! Много горького пришлось пережить тебе, но теперь ты, как Лазарь, восстаешь из гроба и залечиваешь свои раны, а скоро и предстанешь в прежней красоте… Я призываю благословение Божие на град сей, на братий сопастырей моих, о которых сохраняю самые теплые воспоминания. Они разделяли со мной все труды, испытывали много скорбей, еще больше, чем я, и теперь несут тяжелый подвиг… И будем молиться, чтобы Господь простер благословение Свое над Русской Церковью и над дорогой Родиной нашей".

+ + +

Не берясь за непосильную задачу выяснения мистического значения блокады в истории города на Неве (петербургский богослов и церковный историк протоиерей Георгий Митрофанов, рассуждая на эту тему, приходит к выводу, что блокада – наказание городу, – колыбели революции, – породившему богоборческий режим), мы можем лишь засвидетельствовать действие этой трагедии на современную жизнь горожан.

Пять лет назад на Малой Охте в Петербурге силами петербуржцев был построен уже упоминавшийся нами храм Успения Пресвятой Богородицы, посвященный памяти жертв ленинградской блокады, где молятся о живых и погибших блокадниках, собираются документы и свидетельства, посвященные церковной жизни блокадного Ленинграда.

Недавно была восстановлена церковь Николая Чудотворца в поселке Кобона на Дороге Жизни. В блокаду в стенах храма размещался эвакуационный пункт, куда попадали люди из блокадного города перед отправкой на Большую землю. Здесь их встречали врачи, тепло, паек. Около миллиона горожан прошло через этот пункт. Возвращение храму истинного предназначения – это осуществление В.И.Поздняковой – директором музея "Прорыв блокады Ленинграда" – давнего замысла. Дело в том, что, занявшись двадцать лет назад блокадной темой, она пришла к вере в Бога, объясняя это тем, что постичь и сопережить (а знакомство с блокадниками требовало именно этого) это прошлое было возможно лишь с Божьей помощью. Примечательно, что люди, кому выпало восстанавливать храм, стали церковными людьми. Сейчас церковь действует как подворье Свято-Троицкого Зеленецкого монастыря.

…Так продолжает жить в петербуржцах память о блокаде, но теперь уже не идеологизированная, а тихая – молитвенная и церковная. Учитывая, что появилось два православных храма, связанных с блокадой, и, выражаясь аллегорически, можно сказать, что через смерть родилась жизнь.

Говоря о значении появления в Петербурге церкви Успения Пресвятой Богородицы, посвященной жертвам блокады, протоиерей Георгий Митрофанов сказал: "Чрезвычайно важно не только христианское осмысление истории Великой Отечественной войны и истории блокады Ленинграда, но и наличие в нашем городе храма, который будет постоянно напоминать православным теперь уже петербуржцам о сугубом поминовении своих предков, погибших в годы блокады. Своих заблудших, но все же единоверцев, которые, живя без Христа и умирая без Христа, приходили все-таки ко Христу. И с этой точки зрения существование подобного храма может стать очень существенным стимулом к тому, чтобы то самое христианское покаяние за исторические грехи нашего недавнего прошлого, которого так не достает нашему народу, становилось составной частью его жизни. Не только православных петербуржцев, но и всех русских людей, ощущающих свою связь с нашей недавней трагической историей".

Литература
"Блокадный храм". Ежемесячная газета храма Успения Пресвятой Богородицы на Малой Охте. 2003-2006 гг.
Лялин В.Н. Рассказы // Газета "Горница", 2002.
Поспеловский Д.В. Русская Православная Церковь в XX веке. М., 1995.
Шкаровский М.В. Церковь зовет к защите Родины. СПб, 2005.

http://rusk.ru/st.php?idar=324315

МАМА
О довоенном детстве она почти не говорила - как будто его вовсе не было. Разве что вспоминала бабушку Нюшу - суровую набожную староверку, не позволявшую отцу лупить маленькую Таську (так звали тогда мою будущую маму). Старушка раздвигала руками наподобие ширмы свою всегдашнюю черную юбку, и за ней с радостью пряталась малышка, недоступная для отцовского ремня, а бабушка все ворчала на сына: "У-ту! Беси сивущие! Токмо бы рабенка им драть…" Она тайком учила внучку простым молитвам; в посты готовила для себя отдельную пищу, и вся семья забавы ради лазала своими ложками в ее деревянную миску: дескать, там - вкуснее. А бабушка с напускной суровостью хлопала деревянной ложкой по неразумным лбам. Видимо, именно ей принадлежала очень большая, старинная икона Иисуса Распятого, висевшая в углу за шкафом.

Однажды, перед самой войной, маме приснился удивительный сон. Она видела, как открылась дверца массивного золоченого киота, как маленькая фигурка Спасителя сошла с креста и, как бы спустившись из иконы, присела на краешек. "Никогда этого не забуду", - говорила мне мама, - "Темный, пустой провал вместо иконы, и Господь, сидящий на краешке золотой рамы, свесив вниз ножки. Он сидел и очень долго рассказывал мне о моей будущей жизни. И я - маленькая - слушала и поражалась, как много удивительного и страшного предстоит мне пережить… Впрочем, все подробности сразу же забылись. В памяти остался лишь Господь, присевший на краешек киота".

Страшное не заставило себя ждать. Вскоре началась война, а там и блокада. Первой в семье погибла ее мать. Она умерла прямо на улице, в очереди за хлебом. Это произошло в те самые страшные зимние дни 41-го, когда карточки не отоваривались вовсе. Вскоре не стало и бабушки Нюши. Отец воевал на фронте, и 9-летняя Тася стала для всех ненужной обузой. Однажды, последняя живая бабушка Палаша тайком от родственников сунула осиротевшему ребенку под подушку крохотный пакетик изюма.

- Дура! Жри сама! - цыкнула на старушку тетка Шура. Бабушка укоризненно покачала головой и тихо сказала:

- А-ай, Шура! Кто ж ей даст? У нее матери нет…

Скоро умерла и она. А потом и дядя Тима, и дядя Леня… А маленькая Тася, как ни удивительно, продолжала жить. При каждой бомбежке и артобстреле она забиралась с головой под одеяло и молилась. Из немногих молитв, узнанных в младенчестве от бабушки, она составила какую-то свою - особую молитву и твердила ее всю войну. Как видно, сильна была детская вера! Однажды вражеский снаряд взорвался прямо перед Тасей, и осколок со свистом пролетел между ее ног, попав в идущую следом женщину. А Тася жила. Молилась и жила совершенно одна в промерзшей пустой квартире, несмотря на проклятия и упреки единственной уцелевшей родственницы - тетки Шуры. Кстати, не спешите осуждать эту странную женщину: воистину загадочна русская душа! Именно эта самая "злыдня", которая в порыве раздражения говорила девочке: "Лучше бы ты умерла, чем твоя мать!" - именно она до последнего дня войны через весь вымерший город ходила к маленькой Тасе, чтобы навестить, подкормить в болезни - в те страшные времена это был подвиг. Потом, десятилетия спустя, так же, через весь город, она ездила, чтобы выхаживать уже меня - в детстве очень болезненного, и при этом так же невыносимо ворчала и ругалась. В последние годы жизни тетя Шура вдруг стала тихой и смиренно ласковой. Перед смертью больше всего боялась за судьбу единственной уцелевшей после блокады семейной реликвии. Это был очень старинный бронзовый крест. Увидев его, мама ахнула: "Это же крест бабушки Нюши! Я думала, он пропал в блокаду…" Это было единственное "наследство", оставленное разоренной семьей. Единственное, но какое! Такого рода события не бывают случайными. Удивительно, но именно тот период жизни матери был временем большого духовного переосмысления, временем истинного воцерковления, и тот старинный бабушкин крест воспринимался тогда, как своеобразное духовное завещание. А дальше… Первая исповедь, первое Причастие, первое послушание в храме, служба уборщицей, алтарницей, иноческий постриг, а затем - монашеский; и, наконец - Великая схима… Она закончила свой земной путь в Снетогорском женском монастыре с именем схимонахини Иоасафы.

Я никогда не видел лиц моих родных - этих простых русских людей, с достоинством и смирением принявших смерть в ту страшную блокадную пору. Но мне кажется, что они предстают предо мной всякий раз, когда я мысленно перебираю в молитве их имена: Анна, Пелагея, Александра, Тимофей, Леонид…

Упокой, Господи, души усопших раб Твоих!

Андрей ХАЗУНОВ, пономарь

стихи блокадницы, поэтессы Ольги Берггольц:

«...Мы съели хлеб, что был отложен на день,

в один платок закутались вдвоем,

и тихо-тихо стало в Ленинграде,

Один, стуча, трудился метроном....

.....В грязи, во мраке, в голоде, в печали,

где смерть, как тень, тащилась по пятам,

такими мы счастливыми бывали,

такой свободой бурною дышали,

что внуки позавидовали б нам».

БЛОКАДНАЯ ВЕРА

Набатом звучит в висках:
Блок – Ада – Блок – Ада !!!
В скрижали записан в веках
Подвиг как жизнь Ленинграда.

Набатом звучит в эфир:
Жизнь – смерть – жизнь – смерть !!!
В стуже застывший мир,
Несет не земная твердь.

Ладоги хрупкий лёд…
900 – дней – ада !!!
Город в аду живет –
900 ночей блокада …

Подвигом всё искупив –
Все грехи, что лежали на нём,
Детей своих хоронив,
Становился святым… Огнём
Вечной памяти жарко горит
Пискарёвки холодный гранит…

И невидимый Ангел парит,
Бережёт под своим крылом
Город, что веру хранит
Даже в аду земном (!)..

Tatyana Tikhmenyova